Царь горы - Александр Борисович Кердан
– Вот и проверим… – улыбнулся Борисов, ещё не веря выпавшей удаче.
Жила Инга в Верхней Пышме.
Ехали туда долго – сначала тряслись на трамвае до кинотеатра «Заря», там едва втиснулись в переполненный сто восьмой автобус. Медленно тащились по Уралмашу, с трудом, преодолев гигантскую пробку, выехали из Екатеринбурга. Вскоре за окном замаячили трубы УГМК – градообразующего медного комбината.
– Далеко вам добираться, – вися на поручне, посочувствовал Борисов. – Неужели в Верхней Пышме работы не нашлось?
– Я в «Красный воин» по направлению сразу после журфака попала… Тогда жила в Екатеринбурге. Как раз недалеко от редакции. А когда изменились обстоятельства, менять работу не захотела… Да и в Пышме ничего подходящего не нашлось. Теперь каждый день таким образом спортивную фигуру поддерживаю…
– Мы с вами сейчас – олицетворение скульптуры Мухиной «Рабочий и колхозница»: к плечу плечо, к бедру бедро, и руки вытянуты вверх!
– Только серпа и молота не хватает… – С чувством юмора у неё всё было в порядке. – Мне наш автобус больше напоминает банку с кильками в томате… Ах, как есть хочется!
– Давайте выйдем там, где у вас в городе кафе или ресторан, я угощаю…
– У нас только один ресторан, он же и кафе… Но туда лучше не ходить! Там такая публика собирается, что всякий аппетит пропадёт… Приготовьтесь, на следующей остановке выходим.
Пока шли по улице вдоль частных домов, Инга успела рассказать, что была замужем. Брак оказался скоротечным. Развелись полгода назад…
– Среди современных мужчин, – горько усмехнулась она, – желающих переспать много, а готовых взять на себя ответственность не найти!
– Я готов совместить эти начинания. – Инга нравилась Борисову всё больше.
В ней всё было гармонично и естественно: и смех, и речь, и манеры…
«Маленькая, но гордая птичка!» – подумал он.
– А вот и мой дом! – Они подошли к небольшому, но такому же ладному, как сама Инга, домику с голубыми ставнями и маленьким палисадником. – Здесь я живу с мамой…
– Тогда маме поклон, – склонил голову Борисов: с мамой знакомиться он был ещё не готов.
Инга как-то очень по-доброму посмотрела на него:
– А мамы сегодня нет дома. Я её утром в санаторий проводила, на две недели…
– Это значит, что вы приглашаете меня на чай? – осторожно спросил Борисов.
– Почему же только на чай? Обещаю накормить ужином. Имеются домашние пельмени с капустой. – Она отодвинула щеколду и распахнула калитку. – Вы любите пельмени с капустой?
Капустных пельменей Борисов не любил, предпочитая мясные, но из рук Инги уже готов был съесть любые. Он вошёл в её дом и остался.
3
Полгода Борисов стоял в льготной очереди на двухкомнатную квартиру. Как член Союза писателей он мог претендовать на дополнительные двадцать квадратных метров, то есть на отдельный кабинет. Новая российская власть, занятая приватизацией и дележом советского «наследства», забыла отменить постановление Совнаркома тридцатых годов, которое давало такое право.
Претендовать именно на «двушку» посоветовал Мильков, так как очередь на двухкомнатные квартиры была самой короткой. В штабе округа все «льготники» – полковники и подполковники, обременённые семьями и детьми, ожидали трёх- и четырёхкомнатные квартиры, а служащие Российской армии – однокомнатные. Вместе с Борисовым в очереди оказалось всего несколько капитанов, два старлея и три прапорщика.
Расчёт оказался верным. К ноябрю, когда подошёл его черёд на получение квартиры, как раз сдали дом на ВИЗе. Борисов, будучи в очереди первым, уже потирал ладони, ожидая со дня на день получения ордера.
Желая узнать, когда же наконец состоится это событие, Борисов зашёл в кабинет к Царедворцеву и поинтересовался:
– Товарищ полковник, ну когда уже?
– Вынужден вас огорчить, Виктор Павлович! – огорошил Царедворцев. – Квартирная комиссия решила отдать вашу квартиру старшему прапорщику Александрову.
Борисов воспринял вердикт как приговор к высшей мере наказания. Он даже дар речи потерял от неожиданности и не сразу смог произнести:
– Не понял, товарищ полковник… Какому такому прапорщику? Я – первый в очереди!
Царедворцев и сам был расстроен и перешёл на дружеское «ты»:
– Понимаешь, Бор, какая незадача: старший прапорщик Александров – адъютант командующего округом. У него, видишь ли, сын родился. А он живёт с женой только в однокомнатной… Поплакался командующему, тот приказал вопрос решить! Ну, не повезло тебе… Придётся ещё подождать!
Борисов, никогда о собственном быте особо не переживавший и, как всякий русский человек, готовый три года ждать обещанного, тут возмутился:
– Что же это получается, товарищ полковник! У прапора этого уже жильё есть. Просто оно ему тесным стало! А я – подполковник, ветеран Афганистана, в окружной гостинице койку продавливаю! Ну, нет, я этого так не оставлю!
– Не кипятись, Бор! Ничего ты не сможешь сделать!.. Я уже ходил к председателю комиссии генералу Бурмасову, всё подробно ему изложил. Говорил и о твоих боевых заслугах, и о социальной справедливости… Дохлый номер… Бурмасов и слушать меня не стал. Мол, всё уже решено!
Борисов упёрся:
– А меня послушает… Ты только похлопочи, Коля, чтобы генерал меня принял по личному вопросу! Как друга прошу…
– Ты что надумал, Бор? Меня под монастырь подвести?..
– Никак нет, товарищ полковник! Обещаю строго держаться в рамках устава…
Царедворцев прошёлся по кабинету, остановился и в раздумье покачал головой:
– Чего только ради старой дружбы ни сделаешь… Ну, допустим, устрою я тебе встречу с генералом, что ты ему скажешь? Какие у тебя аргументы ещё в запасе имеются, чтобы его убедить?
Никаких идей пока у Борисова в голове не было, но он отчеканил:
– Не волнуйтесь, товарищ полковник, аргументы найдутся!
Царедворцев снова «включил», начальника:
– Хорошо, постараюсь вашу просьбу удовлетворить. Но смотрите, товарищ подполковник! Вы мне слово дали! Так что ведите себя корректно!
«А что я, действительно, могу Бурмасову сказать в свою пользу? – покинув кабинет редактора, озадачился Борисов. – Не могу же я ему поведать, что от этой квартиры моя судьба зависит? Что надоело нам с Ингой прятаться по углам, делать вид, что у нас сугубо рабочие взаимоотношения…»
Памятуя о предупреждении Царедворцева, что никаких романов в коллективе он не потерпит, и чтобы не раздражать командира-единоначальника, блюстителя морали и нравственности, Борисов с Ингой в редакции старались «не светить своё трепетное чувство», хотя и понимали, что в таких небольших коллективах, как у них, ничего и ни от кого не спрячешь.
Все эти полгода они очень осторожно открывались друг другу: обжегшись на молоке, дули на воду… Борисов искренне пытался разобраться, насколько глубоко его чувство к Инге. Наверное, Инга тоже проверяла, подходит ли он ей как спутник жизни. И вот теперь, когда наконец они
