Райгород - Александр Гулько
Также Сема сообщал, что ведет здоровый образ жизни, не пьет, не курит, занимается зимними видами спорта. И летними тоже. Записался в библиотеку, посещает политинформации. И вообще – он «ударник, передовик и спортивный сектор». При этом он не намерен останавливаться на достигнутом и постоянно растет над собой. В частности, хочет поступать в строительный институт, на заочное отделение. Кроме того, готовится вступить в партию. При этом рекомендацию ему даст сам начальник управления товарищ Переверзев!
Перечитывая по нескольку раз Семины письма, Гройсман довольно улыбался и разводил руками. Разве он не говорил, что Сибирь пойдет сыну на пользу? Но Рива восторгов мужа не разделяла. Хорошо зная своего сына, она подозревала, что что-то здесь не так.
И действительно, вскоре из Сибири пришло письмо. Но не от Семы, а от товарища Переверзева. Лейб и Рива не на шутку удивились. Семен, писал Переверзев, хороший парень, ответственный сотрудник и перспективный кадр. Трудится с огоньком, неуклонно повышает… и активно углубляет… При этом занимается общественной работой. Но есть, к сожалению, и «тревожные звоночки»: выпивает, а будучи нетрезвым, становится вспыльчивым и грубо выражается в адрес товарищей. Кроме того, допускает инциденты по женской части. А недавно вообще произошел вопиющий случай: комсомолец Гройсман нанес легкие телесные повреждения комсомольцу Гогоберидзе, а именно: сломал ему нос и выбил четыре зуба. И это уже серьезно, тянет на уголовное дело. Но это еще не точно…
Далее Переверзев сообщал, что написал это письмо, руководствуясь долгом руководителя и коммуниста. Он не хочет никого огорчать, но вынужден проинформировать, что пока не считает возможным рекомендовать тов. Гройсмана кандидатом в члены КПСС. Но если Семен исправится, он готов свое решение изменить.
Рива двое суток не спала. Она и раньше не на шутку тревожилась, а сейчас ей день и ночь представлялись ужасные перспективы навсегда загубленной Семиной жизни. Если он про здоровый образ жизни соврал, думала она, то и про девчат врет. Его уже наверняка охмурила какая-то шикса и, чтоб удержать, родила ему ребенка. Или даже две шиксы! И родили от него двух детей. А что, Сема может, с него станется! И вот эти сопливые гойские дети плачут и спрашивают: «Мама, где наш папа?» А отвратительные гойские мамаши им отвечают: «Где-где… в тюрьме!»
– А где ему еще быть, если он избил человека?! – говорила Рива мужу. – Дадут, не дай Бог, десять лет, а то и все пятнадцать. А в тюрьме, я слышала, еще те порядки, там и зарезать могут! И все, и не увидим мы больше нашего мальчика…
– Не надо себя накручивать! – успокаивал ее Лейб. – Может, это все неправда. На, выпей капли…
Выпив корвалолу, Рива немного успокаивалась. Уходила на кухню. Оттуда слышались причитания. За что ей такое?! Чем она так прогневила Бога, что он отнял у ее сына мозги? И вообще, если такие неприятности должны были случиться, то почему за ними нужно было ехать в Сибирь? Такой цурес[53] можно было и здесь найти!
– Прекрати! – успокаивал жену Гройсман. – Все будет хорошо. Этот Переверзев просто страхуется. Если бы, не дай Бог, произошло что-то серьезное, мы бы уже знали.
– Но драка была?! А раз была, то его накажут. В лучшем случае дадут выговор, или как там у них это называется… И все! И не видать ему института, как собственных ушей! Про партию я вообще молчу…
– Может, и ничего страшного! Я тоже институтов не кончал и в партии не состоял…
– Ты к себе не ровняй. Сейчас другое время! И потом… Я за этого Гогу переживаю! Шутка сказать, изувечил человека…
– Не переживай! Во всем надо искать хорошее…
– Хорошее?! – взорвалась Рива. – Что же тут хорошего?!
– Например, хорошо, что это Сема его избил, а не наоборот.
Успокаивая жену, Лейб, конечно, сам не на шутку тревожился. И даже, когда никто не видел, попробовал Ривины капли. В конце концов решил, что лучший способ прояснить истину – отправиться в Сибирь и разбираться со всей этой бедой на месте. Он уже собирался купить билет на поезд, но неожиданно от Переверзева пришло второе письмо. И из него стало понятно, что Гройсман был прав: все не так плохо.
Переверзев извинялся за то, что сообщил непроверенные факты. Но сейчас во всем разобрались, и он рад сообщить, что вначале Сема, может, и безобразничал, но сейчас – ни-ни! Он хорошо работает, не пьет и не сквернословит. Слухи про девушек тоже не подтвердились. Что касается драки, то это была не совсем драка. Расследование показало, что Гогоберидзе – никакой не комсомолец, а зэк-рецидивист, отбывающий очередной срок на стройках народного хозяйства. Будучи в нетрезвом состоянии, он обозвал Семена нецензурным словом «жид» и напал на него с заточкой. Другой бы испугался, но Семен оказался не робкого десятка и дал хулигану отпор – отобрал заточку и отправил в нокаут. То есть «действовал в пределах разрешенной самообороны». Поэтому уголовное дело ему не грозит, и Семину кандидатуру рассмотрят на ближайшем заседании парткома. Переверзев надеется, что тов. Гройсмана примут кандидатом в члены партии, он пройдет испытательный срок и станет достойным коммунистом.
– Ну вот, – дочитав письмо, радостно сказал Гройсман. – Я же говорил! Все с ним будет хорошо!
И действительно, в следующие три года Сема сделал в Сибири головокружительную карьеру. Вступил в партию. Заочно кончил строительный институт, причем по ускоренной программе. Стал начальником участка, а вскоре и главным инженером строительного управления, фактически заместителем Переверзева. Как молодой специалист, получил однокомнатную квартиру.
Дальше – больше. Не успел Сема освоиться в кресле главного инженера, как его карьера взяла новую высоту. Причем совершенно неожиданно. Переверзев стал жертвой доноса собственной жены, получил выговор по партийной линии и был уволен за аморальное поведение. По сложившейся практике его обязанности стал исполнять главный инженер. Так Сема в двадцать шесть лет стал самым молодым начальником стройуправления в области.
Гройсман этим фактом чрезвычайно гордился. Рассказывал Каплуну:
– Представляешь, его кандидатуру утверждали на расширенном заседании бюро обкома партии! Не комсомола, Исаак, – партии!.. Это ж не шутки! Это ж…
– И что ему там сказали? – поинтересовался Каплун.
Хорошо знакомый со специфической лексикой партийных руководителей, он по характеру разговора мог безошибочно оценить Семины карьерные перспективы.
– Какие конкретно слова? – уточнил Каплун.
– Вроде бы спросили: «К седьмому ноября объект сдашь?» Семка ответил: «Так точно!» А секретарь
