Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
– Слепота вашего батюшки – следствие повреждения глазного нерва от мощного удара по голове, – объяснил ей травму отца старый толстый профессор медицины, случайно оказавшийся в здешних краях и приглашенный господином фон Гуком для консультации.
– Чем мы можем исправить положение? – задавая вопрос, Аня волновалась, ожидая услышать самое безнадежное. Но, к счастью, профессор не произнёс страшных слов. Качая головой из стороны в сторону, он три раза снял и надел на широкий нос крохотное пенсне в золотой оправе, побарабанил по столу кончиками пальцев, и глухо произнёс:
– Профессор Чижов в Петербурге проводит опыты по излечению слепоты. Я имел счастье наблюдать поразительные случаи восстановления зрения. Возможно, он работает и с поражением нерва. На вашем месте я бы попытал счастья в столице.
Хорошая новость заставила Аню радостно вспыхнуть от счастья, но, немного поразмыслив, она задумалась о возможности поездки в Санкт-Петербург, и чем дольше об этом думала, тем мрачнее вырисовывалась ей перспектива вылечить отца. Мысленно перебирая в уме все возможные варианты, Аня с разочарованием осознала, что после продажи мануфактуры в Дроновке и раздачи всех долгов по векселям и закладным, им с отцом и Анисьей едва ли хватит денег на пару месяцев столичной жизни, даже если питаться предельно скромно.
Лёжа ночью без сна, она мучительно обдумывала свои дальнейшие действия.
«Безусловно, я дам объявление в газете и постараюсь найти место домашней учительницы. Если повезёт достать работу, то стану трудиться без роздыха и смогу обеспечить отцу с Анисьей пусть не безбедную, но, по крайней мере, не нищую старость. Но деньги на лечение необходимы срочно, а быстро сыскать работу вряд ли удастся».
Возможность занять денег у Мариши Вороновой Аня отвергла раз и навсегда. Во-первых, купец Воронов был ограблен, и Мариша призналась, что украденная сумма составляла бóльшую часть их капитала. Во-вторых, неизвестно сможет ли Аня когда-нибудь вернуть долг, а брать деньги без отдачи непорядочно. Мариша и так премного их облагодетельствовала: они у неё живут, и Мариша их обула и одела.
Как бы ни складывались обстоятельства, но лечить отца надобно, и Аня, под утро немного поплакав от непосильной ноши, в одночасье рухнувшей на её плечи, приняла решение продавать мануфактуру и ехать в Петербург. Господь не оставит. В этом она была абсолютно уверена.
Кроме заботы об отцовском здоровье, Ане не давала спать судьба новой школы, которую она не сможет открыть. Порой она чувствовала себя последней обманщицей, погубившей многие чаяния об учёбе. Как горели детские глазки, когда она обещала ребятишкам красивые учебники с картинками и аспидные досочки, на которых нужно учиться писать мелом буквы и складывать цифры!
До боли кусая губы, она вспоминала, как мечтала посадить в палисаднике цветы, договаривалась с благодетелями, убеждала родителей в важности образования детей. Неужели всё напрасно? Ответ пришёл сам собой: завтра же она разыщет Алексея и перепоручит ему свои хлопоты вместе с оставшимся у неё неприкосновенным запасом школьных денег.
В том, что Алексей выполнит её просьбу, Аня не сомневалась. Только он, благородный и бескорыстный радетель за народное счастье, сможет наилучшим образом наладить школьные дела.
* * *
Однажды, лютой зимой катаясь с мальчишками на санках, маленькая Аня провалилась в ледяную полынью, и мамушка наказала её за непослушание, посадив в угол рядом с новоприобретённым фикусом. Время тянулось тоскливо, настроение испортилось хуже некуда, и от скуки Анютка принялась подкапывать землю в кадке стащенной втихаря деревянной ложкой. Корешок за корешком, ложка за ложкой. Анюта так увлеклась, что не заметила, как фикус закачался и, выворачивая корни вверх, рухнул боком на чистые половики. Сперва Аня испугалась, но цветок падал так потешно и нелепо, что Аня не выдержала и расхохоталась.
– Посмотрите, она ещё смеётся! – возмущённо закричала мамушка, топая ногой на дочь, улыбающуюся во весь рот. Но чуть погодя охолонула, подшлёпнула Анютку по оттопыривающемуся сзади сарафанчику, а когда та не заплакала, сердито продолжая улыбаться сквозь слёзы, сказала: – Молодец, что держишь марку. Неприятности от улыбки бегом бегут, теряя лапти на дороге. Иди, сажай цветок заново, ругать не буду.
С тех пор Аня навсегда зазубрила нехитрое правило: беда ли в окно стучит, кручина ли из двери заползает, или лихо в печную трубу влетает – улыбайся. Не дай горестям взять верх над собой.
И она улыбалась. Честно улыбалась все последние дни, делая вид, что обстоятельства складываются прекрасно: батюшка выздоравливает, за мануфактуру предлагают хорошую цену, а Алексей счастлив, что открывается новая школа. На самом деле всё шло точно наоборот.
В торговой палате, куда она подала заявку на торги, стряпчие сразу сказали, что время тяжёлое, купцы напуганы грабежами и поджогом, и на удачную продажу рассчитывать не приходится.
Алексей Свешников при разговоре насчёт школы, против Аниных ожиданий, идеей народного образования не загорелся, мало того, визит к нему оставил после себя не самые тёплые воспоминания.
Аня ходила к Свешниковым для серьёзного разговора, отпросившись у Мариши с Анисьей.
Отпустили её охотно, понимая, что ещё немного, и Аня буквально свалится с ног от перенапряжения.
– Давно бы шла прогуляться, – одобрила Анину просьбу Анисья, – а мы с Маринушкой пока по хозяйству похлопочем.
Проходя мимо пансиона баронессы фон Гук, Аня метнула короткий взгляд на окна квартиры Матильды Карловны. Отсвечивая тёмными стёклами, оконные переплёты напоминали пустые рамы от венецианских зеркал. В одном из окон ей почудился мужской силуэт, тут же растворившийся в глубине комнаты.
Странно, но на подходе к дому Свешниковых Анино сердце не заполыхало нетерпением встречи с Алексеем, дыхание не сбилось, а рука, крепко сжимавшая саквояж с ценными бумагами, была тверда и тепла.
Разросшийся за лето куст бузины с гранатовыми кистями мелких ягод почти скрывал подход к калитке у дома учителя.
Племянник ожидался с минуты на минуту, и Евгений Петрович проводил гостью на веранду, пригласив сесть в старое кресло-качалку, предварительно накинув на сиденье полосатый плед. Сам он устроился на крашеном деревянном диванчике, стоящем у кофейного столика.
– Слышал, Анечка, о ваших бедах, – учитель сокрушённо покачал головой, как обычно делал, когда приходилось выводить двойку нерадивой ученице. – Простите, что не принёс почтение Ивану Егоровичу, не счёл нужным беспокоить вашу семью, я ведь представляю, каково нести бремя забот о больном батюшке. Мы с сестрой, матерью Алёши, десять лет выхаживали отца, потерявшего рассудок вследствие наводнения в Петербурге.
Десять лет! Эта цифра поразила Аню до глубины души. Целое десятилетие тревоги, перехода от надежды к отчаянию и снова к
