Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Сад Вороновых по всей округе славился своим урожаем. Мариша хвастала, что у соседей, бывало, морозом яблоневый цвет побьёт, ни яблочка не проклюнется, а у деревьев в их саду под тяжестью плодов ветки ломаются. Покойный Ермолай Поликарпович и в храм, и в приют, и в пансион баронессы фон Гук никогда не забывал презентовать на яблочный Спас ящик-другой глянцевой антоновки.
Выбрав самую крупную сливу, Аня положила её на ладонь и залюбовалась, глядя, как сквозь тонкую кожицу просвечивает тёмная косточка. Так и человеческая душа иногда: сверху чистая, светлая, а разломи её напополам и наткнёшься на деревянную сердцевину. Сразу не заметишь, можно и зубы обломать.
Подвинув корзину в сторону, Аня присела рядом и принялась вспоминать подробности рассказа барона Александра Карловича о результатах слежки за офеней.
Он сообщил о поисках вечером того же дня, без предупреждения явившись со срочным визитом. Девушки приняли его здесь, в саду, на этой самой скамейке.
Господин барон успел переодеться в полевую форму, безупречно облегавшую его атлетически сложенную фигуру.
– Аполлон, – шепнула Ане Мариша, бегло глянув в лицо фон Гука, – хотя нет. Рядом с ним Аполлон будет смотреться неотёсанным мужланом.
Подруги только что отужинали и, уложив Ивана Егоровича спать, отправились посекретничать в сад, спеша застать последние солнечные лучи, отражающиеся от крыши дома.
Маришу познабливало, и она зябко куталась в набивной платок тонкой шерсти, а Аня напротив – чувствовала такой жар во всём теле, что расстегнула три пуговки закрытого ворота чёрного платья, необыкновенно подчёркивавшего белизну её кожи.
Она по-детски заплела волосы в две косы и под прямым взглядом барона немного смущалась своего внешнего вида, думая, что выглядит точно как девочка из сиротского приюта.
– Прошу вас, говорите шёпотом, ваша светлость, – предупредила Аня Александра Карловича, когда он покорно уселся рядом с ней на указанное место, – я не хочу посвящать в наш разговор мою нянюшку. Если она что-либо узнает о записках, то переполошит весь дом.
Фон Гук понимающе понизил голос, бесстрастно вопросив:
– Позвольте поинтересоваться, о каких записках идёт речь?
Маришка всплеснула руками, а Аня, решив, что раз уж Александр Карлович принял участие в розысках «почтальона», то имеет право знать и остальное, быстрым полушёпотом пересказала свою историю.
Фон Гук слушал внимательно, так, как боевые офицеры слушают донесения с поля брани: не задавая лишних вопросов и не переменяя спокойной позы, со сложенными на коленях руками. Его нервозность выдавали лишь напряжённый прищур глаз и тонкая складка, прочертившая гладкий мраморный лоб.
К концу грустного повествования о прошедших событиях лицо барона исказилось негодованием, а с губ непроизвольно слетела краткая реплика:
– Какая низость!
Горячая заинтересованность Александра Карловича придала Ане силы для дальнейшего рассказа. Подумав, что давно не испытывала чувства защищённости, Аня протянула барону оба письма.
Брезгливо, словно нечто гадостное, он взял из Аниных рук записки и долго рассматривал их на свету, поворачивая под разным углом.
– Эти записки писаны женской рукой, – сказал он наконец, когда Аня была уже готова поинтересоваться, что такое он высмотрел в обыкновенных словах. Ожидая объяснений, девушки одновременно воззрились на говорившего.
Он указал на заглавную букву «Веди» в слове «Веснины»:
– Обратите внимание на данный элемент. Я ни за что не поверю, что мужчина выведет столь круглую форму завитков. И, кроме того, писавшая хоть и грамотная особа, но пользуется пером нечасто, слишком неуверенный почерк. Следовательно, писал не офеня, которого я, кстати, нашёл.
Сделав многозначительную паузу, барон посмотрел на обомлевших от изумления девушек.
Несколько мгновений Аня и Мариша не находили слов для выражения чувств, а затем одновременно вскрикнули:
– Нашёл?!
– Нашёл, – подтвердил Александр Карлович, – но требовать у него никаких объяснений не стал. Я ведь не знал тогда, в чём суть дела, – добавил он извиняющимся тоном.
– Не томите, Александр Карлович! Где он живёт? – Аня умоляюще заглянула ему в лицо, затаив дыхание от охватившего её нетерпения.
Барон задумчиво откинул назад прядь волос, упавшую на глаза, и медленно, словно раздумывая, стоит ли об этом рассказывать, проговорил:
– Я проследил офеню до небольшой лесной избёнки недалеко от порогов. Ведя слежку, заметил, что личность лоточника, действительно, весьма примечательная. Неглуп, насторожен. Я сразу обратил внимание, что по лесу он идёт озираясь, прислушиваясь к шорохам, словно зверь на охоту. Хотя изба у него и крестьянская, хозяйством он не занимается, огорода нет, хлев без скотины. Дом скромный, но небедный: снаружи крашен красной краской, наподобие чухонских изб, крыша новая, во дворе на верёвках сохнет исправное бельё, видно, что малоношеное.
– Да вы настоящий сыщик, господин барон! – восхитилась Аня, слушая столь подробный отчёт.
– Рад услужить! – фон Гук встал и чуть прищёлкнул каблуками, благодаря за комплимент, и сразу перешёл на доверительный тон: – Я нижайше прошу вас, Анна Ивановна и Марина Ермолаевна, не предпринимать самостоятельно никаких шагов! Теперь, когда вы посвятили меня в суть дела, я могу разузнать значительно больше, чем две юные леди, неискушённые в борьбе с коварным противником.
– Александр Карлович, но дело касается моей семьи, и я не хочу никого впутывать!
Аня нервно сжала руки, сердито нахмурив стрельчатые брови и одновременно отметив, что лицо Александра Карловича тоже утратило своё всегдашнее спокойствие.
– Умоляю, Анна Ивановна, – он перевёл взгляд с Аниного лица на Маришино, прося её поддержки, – не лишайте меня права помочь вам.
Чуть помедлив, он шепнул одними губами:
– Теперь это дело моей чести…
«Да, именно так он и сказал, – постаралась дословно припомнить беседу с фон Гуком Аня: “Дело моей чести”».
От предложения действенной помощи во время той встречи Аня почувствовала, как с её тела словно спала ржавая цепь с гирей на конце, которую она всё это время каторжно волочила в одиночку.
Подумалось: «Как, оказывается, женщине необходима опора на сильного и уверенного в своих словах мужчину».
До пожара, когда батюшка находился в добром здравии, Ане чудилось, что все неприятности улетучивались сами собой, стоило только отцу провести рукой по её волосам и спокойно сказать:
– Не кручинься. Перемелется – мука будет.
А нынче всё сама, да сама…
По-старушечьи вздохнув, Аня положила сливу в рот и с натугой понесла корзинку с фруктами на кухню. Матрёна наказывала спешить, желая угостить дорогого хозяина отменным сливовым пирогом с взбитыми белками.
Верная Матрёша, как умела, старалась угодить Ивану Егоровичу своей стряпнёй, свято веря, что от
