Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова

Вздрогнув от неожиданности, Аня быстро вскочила.

– Вы?!

– Прошу прощения, я, похоже, напугал вас.

Барон фон Гук снял с головы маленькую круглую шапочку с кожаным околышем и вежливо склонил голову.

Аня в первый раз видела его в партикулярном платье и скрепя сердце была вынуждена признать, что эта одежда, как и мундир, ему необыкновенно к лицу.

Молчание затягивалось, становясь неприличным, и, чтобы поддержать разговор, Аня сказала:

– У вас очень симпатичный пёс.

– Я привёз его из Петербурга. Цезарь ещё щенок и, боюсь, не научен обращению с дамами.

Дух противоречия словно дёрнул Аню за язык, но она иронично улыбнулась:

– У такого красивого хозяина он быстро обучится светскому этикету.

Лицо барона, прежде имевшее лиричное выражение, мгновенно омрачилось. Он горько усмехнулся:

– Моя красота! Знали бы вы, Анна Ивановна, сколько неприятностей доставляет мне внешность с самого раннего детства.

– Неужели? – удивлённо поинтересовалась Аня, снова усевшись на дерево.

Преданно поскуливая, Цезарь немедленно улёгся у её ног. Меж кустами Анна разглядела мелькание красного сарафана Мариши и успокоенно указала фон Гуку на место рядом с собой, сочтя за лучшее обратиться к нему официально. – Присядьте, ваша светлость.

– Я предпочитаю постоять.

Он оперся одной рукой на ствол дерева, и Аня обратила внимание на его сильные точёные пальцы с гладкими ногтями. Несмотря на ухоженные ногти, это были руки не изнеженного барина, а надёжного мужчины, уверенно лежавшие на нежной берёзовой коре, как лежали бы на рукояти пистолета или…

«…или поднимали задок тяжёлой телеги», – договорила про себя Аня, чуть порозовев от смущения за свою бестактность относительно внешнего облика барона. Опасаясь, что фон Гук прочитает по лицу её мысли, она переспросила:

– Вы обещали рассказать, чем вас смущала ваша красота.

Мученически вздохнув, Александр Карлович рассеянно погладил по голове Цезаря и пояснил:

– Дело в том, что моя матушка, гордясь моим внешним видом, до шести лет предпочитала наряжать меня в девичье платье, что вызывало невероятные насмешки других мальчиков, гордо щеголявших в матросских костюмчиках и бархатных курточках.

Когда я подрос и стал носить мужское платье, мои сверстники дразнили меня неженкой и красавчиком. Чтобы опровергнуть их слова, я научился драться врукопашную и, надо отметить, вполне преуспел в кулачных боях. Меня начали бояться, но дружить со мной так никто и не хотел.

Смешно вспоминать, но я мечтал заболеть оспой и однажды утром проснуться с лицом, похожим на сырую картофелину. Именно тогда я понял: Бог одинаково испытывает и уродством, и красотой, но ещё неизвестно, какая из этих двух нош тяжелее.

Настоящие друзья появились у меня в кадетском корпусе, когда соученики поняли, что я состою не только из смазливой физиономии, но и из нормальной человеческой души, такой же как у всех остальных. Но даже самые верные друзья решительно не желали видеть меня рядом с собой при встрече с дамами.

Последнюю фразу Александр Карлович произнёс явно через силу, но Аня вполне поняла её смысл и была благодарна за то, что барон не стал рассказывать о своих отношениях с женской половиной общества. Наверняка в этом ему тоже пришлось несладко. Аня вспомнила, как беззастенчиво одолевали его дамы во главе с дочкой почтмейстера у них на званом ужине, и густо покраснела от стыда.

– Аннушка, ау! – певуче донёсся до них голос Мариши.

– Ау, – эхом отозвалась Аня, по-крестьянски сложив руки ковшиком у рта.

Цезарь встрепенулся, зашевелил ушами и встал в стойку, подняв переднюю лапу.

– Белку почуял, – сказал Александр Карлович, помогая Анне подняться. – Едва прикоснувшись пальцами к её ладони, он отдёрнул руку и серьёзным тоном проговорил, медленно подбирая слова: – Анна Ивановна, я вынужден умолять вас забыть моё неловкое сватовство. Я осознаю, что оно было вам тягостно, и обещаю не докучать вам далее. Но тем не менее продолжаю просить вас обращаться ко мне при любом малейшем затруднении. Я ваш покорный слуга.

Произнеся эту тираду на одном дыхании, Александр Карлович умолк и, глядя на его застывшее лицо, Аня поняла, что он напряжённо ждёт ответа на свою просьбу.

– Я обещаю вам свою дружбу.

Анин голос звучал почти ласково. Она вдруг почувствовала, что её неприязнь к светскому красавцу-офицеру растворилась без следа, уступая место симпатии к одинокому красивому мальчику, мечтавшему заболеть чёрной оспой.

Их теплую беседу прервала запыхавшаяся Маришка.

– Аня, Аня, ты не представляешь! – она коротко, как близкому знакомому, кивнула фон Гуку, совершенно не удивившись его присутствию, вцепилась в Анин сарафан и возбуждённо указала куда-то в глубину рощи, теряющуюся за лесными завалами: – Я только что встретила того самого офеню-почтаря!

Непроизвольно схватившись рукой за горло, Аня буквально задохнулась от такого поразительного известия:

– Его надо догнать!

Она рванулась в указанном направлении, но строгий окрик барона пригвоздил её к месту:

– Анна Ивановна! Погоня не женское дело. Объясните мне, кого надо искать?

Захлёбываясь словами, Аня с Маришей наперебой затараторили, припоминая приметы загадочного письмоноши:

– Рыжий, в картузе! У него нос! Огромный нос! А сам маленький, щуплый.

– Я понял, не ждите меня, – остановил поток слов Александр Карлович и, свистнув Цезарю, чутким шагом опытного охотника скрылся за высокой стеной валежника.

Сопоставив факты Маришиного поведения при встрече с фон Гуком, Аня пристально посмотрела в лицо подруги:

– Мариша, признайся, ты знала, что мы натолкнёмся на фон Гука?

Не выдержав испытующего взгляда, подруга опустила глаза и не удостоила её ответом.

– Значит, знала, – уличила её Аня.

Мариша не умела врать, и Аня всегда читала её поведение, как открытую книгу.

Опустившись на колени, Мариша нарочито медленно принялась раскладывать грибы по кучкам, пересчитывая найденные боровики. Наконец, повозившись, она согласилась:

– Знала, – опустив руку в кузовок, выудила оттуда завалившийся гриб и бесхитростно пояснила: – Я видела его собаку.

Домой шли медленно. И хотя кузовки с грибами оттягивали плечи приятным грузом, на душе у подруг было неспокойно. То Аня, то Маришка, нет-нет, да и помянут шустрого офеню, как из-под земли вынырнувшего в березняке.

«Уж не следит ли он за мной? – мысленно волновалась Аня, глядя себе под ноги. – Зря я согласилась ехать к Маришке, не навлечь бы мне на неё беду!»

Она вспомнила, как после окончания пансиона ехала мимо порога Керста, мечтая построить на утёсе дом на семи ветрах. Может и, правда, выстроить? Жить с батюшкой и няней в стороне от всех, никого не беспокоя, тогда и Маришка останется в безопасности.

И снова из глубин сознания выплыл наружу и закружил голову тревожный вопрос:

– Кто же так сильно нас ненавидит?

* * *

Скоро осень. Аня осторожно поставила на скамейку тяжёлую корзину с мелкими