Наум Фогель - Капитан флагмана
- Это не просто кофе. Это волшебная смесь по моему рецепту. Вы какой любите - черный или с молоком?
- С молоком, - улыбнулась она.
- Хорошо, я приготовлю вам с молоком.
Он вышел. Она осмотрелась. Таким ей и представлялся его кабинет. Стеллажи с книгами - из простого дерева, не полированы, только покрыты лаком. Они были простые и крепкие, но именно такие подходили к этому кабинету и к фигуре Сергея, крепкой, мускулистой, спортивной. И кресла подходили, и письменный стол - большой, просторный, заваленный книгами и рукописями. Именно такой и должен быть у Сергея, думала она.
- Нравится вам у меня? - спросил он, входя с кофейником.
- Нравится.
- Давайте пить кофе.
Она попробовала.
- Прелесть какая!
- Друзья прислали, - сказал он. - Тут несколько сортов: "арабика", "Камерун", "харери", "Колумбия". В зависимости от пропорции можно получить тот или иной ароматический букет.
- А вы, оказывается, гурман, - сказала она. - Вот уж чего не ожидала.
- Только в отношении кофе. Что же касается всего остального... нет, я неприхотлив.
- Жарко, - сказала она.
- Поехали на реку, а?
- Охотно. Обожаю купаться ночью.
Они долго ехали в полупустом трамвае. На последней остановке вышли и направились к реке.
На пляже было пустынно. Одиноко горели электрические фонари, высоко вскинутые в небо на тонких железных столбах. Металлические остовы грибков, разбросанные по всему берегу, в неверном свете этих фонарей выглядели причудливо, напоминая повисших в воздухе огромных пауков. "Днем на эти "пауки" натягивают пеструю парусину со свисающими по краям бомбошками, тогда они походят на сказочные грибы, - думала Галина, - а сейчас, обнаженные, густо-черные на фоне белого песка, они выглядят уродливо, даже устрашающе".
Справа возвышался переброшенный через реку Тараню с острова Крамольного на Лозовой мост Космонавтов. Он был освещен разноцветными огнями.
- Красивый мост, не правда ли? - спросила Галина.
- Красивый.
- Отец ставил. И проект его. Тут много его, на Крамольном острове. И рядом. Знаете, как его называют за глаза: "король Крамольного острова".
- А что, это звучит - "король", - улыбнулся Сергей.
Она рассмеялась:
- Какой он король? Он рабочий. Слесарь. И токарь. И резчик по дереву. В детстве он больше всего любил мастерить модели кораблей. Он и сейчас их мастерит. Посмотрели бы вы на него, когда он в своей мастерской. Он рабочий. Окончил кораблестроительный. Во время войны - полки водил. Сейчас директор. Но все равно рабочая закваска в нем так и бродит. А они "король".
Вода темнела неровной полосой. Вверх по реке весь в огнях проплыл катер. Волны от него докатились до берега, зашуршали песком.
Метрах в двадцати, поблескивая в электрическом свете, чуть покачивались белые буйки. По мере приближения к ним становилось все глубже и глубже.
- Вода как парное молоко, - прошептала Галина.
- Вы умеете плавать? - спросил Сергей.
Она отрицательно покачала головой.
- Тогда будьте осторожны, пожалуйста, - остановился он, - за буйками сразу же обрыв.
- Я туда не пойду, - сказала она. - Я боюсь глубины. У бабушки в Заозерном речка мелкая - воды по колено. Так мальчишки, чтобы удобней купать лошадей, углубили одно место. И я, когда была маленькой, попала в эту яму. Меня сразу же вытащили, но с тех пор я боюсь глубины. И медленно погружаться мне тоже страшно.
- Зря, в этом есть даже что-то привлекательное, - сказал Сергей.
- А мне всегда в такие минуты вспоминается вот это, - произнесла она задумчиво и вдруг стала читать чуть нараспев, как читают белые стихи: "...и тогда в тишине, среди вечерних теней девушка подошла к тому месту, где врезалась лодка в берег всего лишь год назад. Она спокойно ступала в воду, вошла в нее по колено, потом по пояс... по грудь... потом мягкая, ласкающая влага поднялась до ее губ, еще выше... И наконец, обдуманно, решительно, без единого крика или вздоха, она скрылась под водой".
- Откуда это? - спросил Сергей.
- Драйзер... Есть у него такой рассказ "Ураган".
- Да, да, - сказал Сергей. - Какая-то девушка из-за несчастной любви кончает самоубийством. Кажется, она кого-то любила?
- Своего возлюбленного, - ответила Галина, - который не хотел жениться на ней. Суд ее оправдал, но она сама... Не понимаю, как можно так спокойно погрузиться в воду? Я бы ни за что не смогла. Броситься с моста - это еще куда ни шло, а так вот, медленно погружаться... Отвратительно.
- Самоубийство всегда отвратительно, - сказал Сергей, отвратительно... и глупо.
- Глупо? Ну, нет! - возразила она и рассказала об артисте, который отравился у них в хирургической клинике. - Если бы он даже выжил, он все равно уже никогда не вернулся бы на сцену. Неужели вы не можете понять?
- Могу, - спокойно ответил Сергей, - и все же, повторяю, самоубийство отвратительно и глупо.
- А как же с лозунгом: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях"?
- Это о смерти в борьбе. Это совсем другое.
Она посмотрела на него снизу вверх, шлепнула по воде ладонью и сказала:
- Вы умный. Умный и человечный... и давайте купаться.
С этими словами она вдруг погрузилась до подбородка и... поплыла. Над поверхностью воды виднелась только ее голова и оранжевые в электрическом свете плечи.
- Послушайте, да вы же умеете плавать! - удивленно воскликнул Сергей.
Она вернулась к тому месту, откуда поплыла, и стала на ноги.
- Вы же умеете плавать, - повторил он.
- При условии, что дно близко и я в любую минуту смогу его нащупать. И еще - когда рядом надежный человек. Вы смогли бы спасти меня, если бы я стала тонуть?
- Конечно. У меня по плаванию первый разряд.
- Вот видите. Я так и думала, что вы сможете вытащить.
Потом, уже на трамвайной остановке, она спросила его, о чем давно хотела спросить, но не решалась:
- Почему вы - один?
- Вы хотите знать, почему я разошелся с женой?
- Да. Я так и хотела спросить.
- Вещи лучше всего называть своими именами.
По тону голоса Галина поняла, что ему неприятна эта тема.
- Если вам... - начала она, но он не дал ей закончить.
- Нет. Но это очень длинная и до обидного банальная история.
- Это всегда трагедия, - тихо проговорила она, - и, как правило, трагедия для обоих.
- Вы правы. Это всегда трагедия, хотя иной раз она выглядит как мелодрама.
Галина смотрела не на него, а на огни моста Космонавтов, спросила чуть слышно:
- Кто кого оставил - вы ее или она вас?
- Она, конечно.
- Почему - конечно?
- Я бы никогда не решился.
- Вы долго были вместе? - спросила она, и Сергей не понял, чего больше в ее голосе - укора или сочувствия.
- Долго, - ответил он. - Очень долго. Десять лет. - Лицо его подернулось грустью, он потер переносицу, словно хотел разгладить углубившиеся складки на ней.
- Вам жаль? - спросила она, чувствуя, что так нельзя, что надо остановиться.
- Конечно, жаль, - тихо, с неприкрытой грустью сказал он. - Десять лет - большой кусок жизни.
- Вы любили ее?
Он не ответил.
- Вы любили ее? - уже с какой-то упрямой настойчивостью спросила она, чувствуя, что внутри все сжимается от этого ненужного упрямства.
- Если я вам скажу, что у меня до нее никого не было и после нее тоже, не поверите?
- Поверю, - обрадованным шепотом ответила она и, превозмогая спазму в горле, предложила: - Пойдемте пешком, а?
Они шли сначала молча, думая каждый о своем. Потом опять разговорились. О разном - о литературе, о плавнях, о рыбалке... И о любви.
- Мне нравится ваша любовь, - сказала она.
- Откуда вы знаете мою любовь?
- Из ваших книг. Всегда можно разобраться, где писатель говорит о себе, а где о постороннем. Так вот, мне нравится именно ваша любовь.
- Что вам нравится в ней? - спросил он тихо, словно боялся вспугнуть что-то очень робкое, которое рядом и которое легко спугнуть.
- Она до краев человеческая. Мне кажется, что именно так сильные и чистые люди любили и сто лет назад, и две тысячи и будут любить через пять тысяч лет. Я не признаю другой. Сколько жизней искалечили невежды, которые пытаются навязывать любовь, вытканную на их фарисейской канве. - Она замолчала. Он внимательно смотрел на нее и тоже молчал. - Мне кажется, что в человеке самое человеческое - это любовь. У ваших героев она такая. Вы не подумайте, пожалуйста, что я плету все это в какой-то горячке.
Она замолкла. Потом спросила настороженно и тихо:
- Вам не смешно?
- Почему должно быть смешно?
- Мне кажется, что кто-то уже говорил так, а я не знаю кто.
- Разве это важно?
- Очень! Я всегда стараюсь дословно запоминать все, что мне понравилось и у кого-то. Нет ничего зазорного в том, что ты повторяешь чужие мысли. Неважно, кто он, писатель, поэт или философ. Или твой добрый знакомый... или твой друг... Но когда забываешь кто...
- И это неважно, - сказал он.
- Нет, важно. Потому что присваивать себе чужие мысли - все равно что воровать. И не безделушки какие-нибудь, а жемчужины, которым и цены-то нет.
