Багаж - Моника Хельфер
— И я хотел спросить Эмиля, не одолжит ли он мне до завтра учебник по чтению.
То, что рассказывалось в деревне о семье Лоренца, было не из самого лучшего, а как раз наоборот. Некоторые этому верили, некоторые не верили. Но и тем, кто верил, показалось чересчур то, как повел себя священник, как будто он был господином над самим Господом Богом. Да, дети «багажа» ходили в школу когда им вздумается, да, когда хотели. Это плохо и заслуживает критики. А Мария ничем особо не заморачивается и в деревне больше не показывается. Это, конечно, спесь. Отец Эмиля уже не раз вправлял своей жене мозги, чтобы она сдерживала свою фантазию, откуда, мол, ей что знать, и если мать «багажа» выглядит лучше других, да что там, выглядит лучше всех, это еще не причина для того, чтобы злобствовать. Зато причина о ней лишний раз поговорить, ехидно отвечала ему жена, мол, хотя бы поговорить, и то радость. Но срывать с дома крест даже она бы не стала.
— Погоди, — сказала женщина Лоренцу.
Он опять не был назвал по имени и не был приглашен в дом, и это он снова воспринял как оскорбление. У него перед носом закрыли дверь. А снег шел такой, что за те несколько минут, что он стоял без шапки, у него на волосах образовался белый покров. Не всякого нищего заставили бы так стоять перед дверью. Он мерз, постукивал ботинками один о другой. Эмиль высунул голову из двери и протянул ему книгу и яблоко в придачу. Собака, светлой масти, тоже просунула нос между коленом Эмиля и косяком двери и дала Лоренцу себя погладить, смирная собака, ни на что не годная. Лоренц сунул книгу себе за пояс на животе, натянул поверх нее вязаный свитер и потопал прочь.
Он шел своей дорогой. Если они смотрят мне вслед, они увидят, что я иду своей нормальной дорогой, ровно посередине торного пути. Его следа уже не было видно, его уже занесло. Когда он скрылся из вида, а это было еще раньше, чем он дошел до домов, которые ближе к деревне стояли кучнее, он залез на забор у дороги. Этот забор был уже почти не виден, заваленный снежной горой, насыпанной плужным снегоочистителем. Он спрыгнул в снег на другой стороне и утонул в нем по грудь. Выбрался через поле вверх к лесу, летом это заняло бы у него не больше пяти минут, а теперь на это понадобилась четверть часа. Последний крутой участок перед лесом он полз на четвереньках. Лес был густой, и снега меж стволами было мало. Он перевел дух, встал на колени, обхлопал себя от снега, отряхнул шапку и рукавицы. И потом пошел по лесу назад, к дому, в котором жил Эмиль и его семья. Хлев и сарай были пристроены к дому сзади. В комнате не могли ни видеть, ни слышать, что происходит в хлеву или в сарае.
От края леса до хлева было не больше десяти метров. Но через лощину, в которой скопилось много снега. После первого же шага Лоренц поскользнулся и ушел под снег с головой. Когда он выпрямился, над ним все еще был толстый снежный покров. На мгновение им овладел страх, даже паника, что он может задохнуться. Он греб руками так, будто должен был поплыть. Снег набился ему за шиворот, лицо горело от холода, он продолжал грести, бил вокруг себя, задерживал дыхание, и в конце концов его голова оказалась на поверхности. Никогда мне отсюда не выбраться, подумал он. Но продолжал пробиваться, пока не добрался до сарая. Под навесом крыши он счистил снег с одежды, с шапки и рукавиц. Он был измучен, ног своих выше ступней совсем не чувствовал, как будто их не было. И легкие болели. Самое бы время ругаться, но он не мог себе это позволить, он знал, что если начнет ругаться, то все, он пропал.
И тут он услышал над собой: «Фью-ить, фью-ить, фить-фить! Фью-ить, фью-ить, фить-фить!»
На низкой крыше хлева сидел зяблик. Лоренц его не видел, но он умел различать всех птиц по голосам.
— Лети домой, а то замерзнешь! — тихо сказал он.
Белочка выскочила к его ногам, откуда-то из сарая.
— И ты беги домой, а то замерзнешь, — сказал он и этому зверьку.
Склон вниз от леса просвечивал белизной сквозь падающий снег. Никакого следа не было видно. Он-то никак не рассчитывал, что ему придется пробиваться под покровом снега, а теперь подумал, что это было хорошо. Никто не обнаружит его след. Никто его не заподозрит. Так мой дядя Лоренц обдумывал дело, когда прошлой ночью лежал рядом со своим братом Генрихом в кровати: если я пойду к Эмилю, совершенно официально, и подольщусь к его матери, то никто не догадается, что вором был Лоренц Моосбруггер. Потому что никто не посмеет пойти на такую наглость. Даже никому из «багажа» не приписали бы такую наглость. Но если я не покажусь им на глаза, а они просто заметят, что у них что-то украдено, тогда первое, что они подумают — это был кто-то из «багажа», а именно Лоренц. Даже если бы это был не я, они бы так подумали. Эта история с учебником по чтению была хорошим отвлекающим маневром. Легче всего отвлечь человека тем, что льстишь ему. Такой мыслью моя дядя Лоренц гордился. Над этим он, как рассказывала мне тетя Катэ, мог смеяться до самой смерти.
Он проник в сарай, оттуда в хлев и затем прокрался в подвал дома. Там с потолка свисали большие куски свиного сала, там на полках штабелями стояли круги сыра, запасенные на зиму, им было чего запасти; там стояли банки с заготовками, груши, яблоки, квашеная капуста, консервированная тыква, консервированное мясо, сливовый компот, вишневый. Все, что он мог взять, он совал в рюкзак. Пока тот не стал таким тяжелым, что он едва мог его поднять. Потом он прополз по туннелю под снегом через лощину к лесу, в горку и шел по лесу параллельно деревенской улице, тащил свой неподъемный рюкзак, и ему приходилось иногда останавливаться, чтобы перевести дух. Наверху, где заканчивалась торная дорога, к которой примыкал подъем к их дому, он вытоптал в снегу яму и сложил туда свою добычу. Потом
