Самые чужие люди во Вселенной - Эрик Пессан
Жюли тотчас делает знак следовать за ней, мы несемся к решетке. Чтобы убежать со стройки, нужно снова карабкаться, собака продолжает лаять и метаться из стороны в сторону, но на нашу возню внимания не обращает, мы не враги. У меня болят колени, в суставы вдавился песок. Решетка дребезжит, на обратном пути мы уже не осторожничаем, времени нет. Слышим долгий свист за спиной: сторож подзывает пса. Тот коротко гавкает напоследок и отбегает.
Мы остались незамеченными.
Оглядываясь по сторонам, уходим. Впереди трогаются с места и удаляются три машины. Те люди нас не видели. По-моему, за все время они не заметили нас ни разу. Я подросток, ребенок, меня не приняли всерьез, и это была их ошибка. В их глазах я и не существовал вовсе.
Заходим в скверик, молча садимся на скамейку. Норбер освещает мои ободранные колени и первый нарушает молчание, извинившись за то, что так грубо меня повалил. Поверить не могу: мы обсуждаем мои болячки, а ведь только что погиб человек. Тогда Жюли снова говорит, что незнакомец не умер. Она это знает, она это чувствует. Сегодня ночью произошло что-то такое, чего нам не понять никогда.
Ее прерывают голубые мигалки. Перед нами по направлению к башне скопом проезжают пожарные и полицейские машины. Ни одной скорой помощи. Возможно, болид, который ослепил и оглушил меня, где-то что-то разрушил, его разорвало на слишком малой высоте, я даже подумал, что он попал в башню.
«Падучие звезды, — произносит Эллиот, — это для отвода глаз». Мы смотрим на него, ничего не говоря, и он продолжает: «Того, что было, быть не может, но я совершенно точно сам это видел. Каждый раз, как пролетал метеор, небо менялось. Бред, но я это видел, могу поклясться. И строго над нами звезды были не на своих местах. Эти созвездия — во Франции нельзя наблюдать ничего похожего».
Эллиот делает маленькую паузу.
«Да и в любой другой точке Земли. Мне можно верить, я наблюдаю небо с детства, начал еще с отцом, хотел, чтобы он мной гордился, я научился различать созвездия, узнавать видимые планеты Солнечной системы. Когда папа бросил маму, я продолжал наблюдения, но уже не для того, чтобы он гордился, а для себя, потому что мне это нравится и космос меня завораживает.
Сейчас, когда все глаза и, конечно, все телескопы мира следили за этим поразительным падением метеоров, небо — оно было не наше. Все перетасовалось. Клянусь. Я знаю, что видел. Небо строго над нами менялось, преображалось, принимало обычный вид и преображалось опять. А стоило мне отойти на три шага, все исчезало. Видно было только над незнакомцем».
Никто долго не осмеливается заговорить.
«Думаешь, это что-то вроде портала, как в научной фантастике?» — спрашивает Норбер. И, не дождавшись ответа, добавляет: «На самом деле, человечество, наверное, только время теряло, пока выдумывало всякие машины для путешествий в космосе, корабли, тарелки… Все, что нужно, — открыть каналы».
Вдалеке на фасадах вертятся отсветы мигалок. Местные жители высыпали на улицу, и мне снова все кажется ужасающе нереальным: мы говорим о космических путешествиях, а незнакомец, возможно, лежит под башней разбитый.
«Свернуть и развернуть пространство над конкретной точкой, — говорит Эллиот. — Он знал, что высадится в России, а заберут его через три месяца отсюда. Потому и не хотел двигаться с места, хотел сидеть в башне. Пока мы следили за метеорами, прямо над нами что-то произошло. Что-то такое…»
Никто не помог ему закончить фразу.
Постепенно люди разошлись по домам. Давно пора пойти обработать ссадины на локтях и коленях.
С трудом подымаюсь. Завтра в полдень здание взорвут, мы договариваемся встретиться, чтобы быть в первых рядах зрителей. Снова проезжают пожарные, не сигналя, погасив мигалки. Разбуженные фантастическим тарарамом люди ложатся спать. В наступившей тишине слышно, как на несколько километров вокруг лают собаки.
Жюли и Эллиот делают два шага.
«А может, — говорю я, — он воспользовался этим кавардаком, тихонько смылся и спустился по лестнице».
Все пристально смотрят на меня. «В конце концов, мы так сосредоточились на метеорах, что он мог незаметно проскользнуть мимо нас, разве нет?»
«Я уверена, он не упал», — произносит Жюли, глядя мне прямо в глаза, и мне страшно хочется ей верить.
0
И она права, потому что на следующий день только и разговоров, что о звездопаде, о взрыве болида прямо над районом, о запланированном на полдень сносе, но ни слова о том, чтобы у подножия башни было найдено тело.
Я завел будильник на семь утра, на кухне сталкиваюсь с мамой, одетой в рубашку, легкие штаны и кроссовки. Волосы собраны в пучок. Она готова к очередному рабочему дню и едет к своим стеллажам наполнять коробки лекарствами. Норбер, говорит она, уже ушел, чтобы занять место в первых рядах и увидеть, как обрушится наш дом. Она говорит «наш», хотя мы там больше не живем. Квартал будет полностью оцеплен, подойти слишком близко мы не сможем. Мама смотрит на часы: у нее еще пять минут, она предлагает мне выжать апельсин, и я радостно соглашаюсь. Наверное, это и значит быть матерью: приготовить сыну стакан сока, вместо того чтобы не спеша пройтись до остановки трамвая и лишние пять минут подышать воздухом. О чем я думаю, спрашивает она, и я отвечаю, что ни о чем.
Когда она уже тянется за сумкой, я подхожу и желаю ей хорошего дня. На секунду она застывает, смотрит мне прямо в глаза и спрашивает, что мы с Норбером делали вчера вечером. Ее разбудил звук взрыва, она встала, услышала сирены пожарных и полиции, открыла окно, увидела людей на улице и спросила, что происходит, и какая-то женщина сказала ей, что на нас чуть не упал болид. Прежде чем снова лечь, она заглянула в спальни, мою и Норбера. То, что папа не проснулся от такого грохота, ее не удивило, но мы-то должны были услышать. И она обнаружила, что нас нет.
С минуту она ждет ответа, смотрит на часы, вздрагивает и обещает, что мы вернемся к этому разговору вечером, а то она опоздает. Секунду помедлив, наклоняется и целует меня в щеку.
Я поскорее отвечаю, что мы с Норбером видели болид, она улыбается и уходит. Слава богу, я в джинсах и толстовке с длинными рукавами, они спрятали от мамы мои ссадины.
Здание предполагается снести примерно в полдень, я прихожу на площадь в десять часов, и там уже целая
