Осенняя охота - Екатерина Златорунская
Рука Маргареты в ее руке была теплой и влажной. Они шли пешком, шли медленно.
– Маргарета, тебе нравится картофельный суп?
– Да, – ответила Маргарета. Она на все вопросы, на длинные предложения, которые не понимала, отвечала «да».
– Я немного устала. И мне хочется побыть одной. Понимаешь?
– Да.
– Маргарета, я тебя очень люблю. Ты меня любишь?
– Да!
Астрид резко села на корточки перед Маргаретой, чтобы рассмотреть ее лицо. Около губ шоколадный след. Она разрешила съесть шоколадные конфеты в цветных обертках – розовые, красные, голубые, пять штук, единственное утро в их двухгодичной жизни, когда можно было все. Маргарета ткнулась лобиком в ее лоб.
В садике Астрид сняла с дочери комбинезон, шапку, резиновые сапожки. У Маргареты голубые глаза, такие же, как у нее самой; от личика пахло шоколадом и еще тем запахом, которому Астрид не могла найти аналога и называла его запахом Маргареты.
– Как собачка лает?
Маргарета мяукнула.
– Нет, это кошечка. А как собачка?
– Маргарета, пойдем, – воспитательница ласково взяла ее за руку. – Мама придет за тобой.
– Гав-гав, – сказала Маргарета.
Мама. Она – мама. Только недавно поняла значение этого слова, свою роль. А когда узнала, что будет ребенок, плакала в ванной, боялась не справиться, как не справилась ее мама.
Но рос живот, и с ним росла любовь, они зародились одновременно – ребенок и любовь, из любви росли ручки, ножки, голова, сердце. И вот она – ее девочка с голубыми глазами – уходит за руку с воспитательницей. На шкафчиках: Грета, Амелия, Эбба, София, Ловиса. Маргарета дружила с Ловисой.
Она хотела ее окликнуть, чтобы Маргарета посмотрела на нее, но удержалась.
Телефон пискнул в кармане: сообщение от юриста. Астрид отключила телефон, положила его в рюкзачок Маргареты и почувствовала облегчение, словно избавилась от надоедливого и неприятного человека. В рюкзаке лежали часы, которые она купила Патрику на день рождения, но так и не подарила и прятала по разным углам квартиры, а Маргарета нашла и прихватила. Она, как сорока, собирала в свой рюкзак все, что плохо лежит.
Астрид направилась привычным маршрутом на остановку. Приехал автобус, на котором она каждый день уезжала на работу. В автобусе сидела девушка в черной куртке, в черной объемной одежде. От нее пахло алкоголем, лицо закрывал надвинутый капюшон. Девушка привалилась к поручню, словно у нее не было скелета, центра тяжести и она сама – большой черный мусорный мешок, выброшенный на обочину. Она не казалась пьяной, скорее, в отчаянии, ее руки, бледные до серости, жили отдельной от нее жизнью. Она сжимала пальцы в кулак, разжимала, сцепляла руки вместе в замок, гладила одной кистью другую. Рядом ехал пожилой мужчина в серых шерстяных брюках и читал газету. На секунду показалось, что это была Эмма, она ей часто снилась, но не та маленькая девочка, знавшая всех птиц Швеции, мечтавшая построить для них корабль-приют на скале, а взрослая, с тонкими губами. Однажды она загнала фотографию Эммы в специальный чат и увидела, какой та могла бы стать девушкой.
Астрид проехала одну остановку и вышла, пересела на автобус до торгового центра Сольны: гостиница, где она останавливалась последний месяц, в пяти минутах ходьбы. Но уже на подходе вспомнила, что забыла дома снотворные таблетки, а без них она уже не засыпала. Домой возвращаться было страшно: вдруг юрист из управления или Альма ждут ее там. Она понимала, что глупо так думать, надо успокоиться, взять себя в руки, но ее тело, голову заполнял холодный туман, и ей хотелось только согреться. Бабушка в детстве наливала горячую ванну, она ложилась, закрывала глаза.
Астрид поняла, почему та девушка в черном внушила тревогу: она увидела в ней не Эмму, а себя.
Она хотела спать, но знала, что не заснет без лекарств, и боялась тяжелого холодного чувства одиночества, словно ее оставили лежать на операционном столе.
Впереди шла женщина в красных штанах и полосатом свитере. Очень старая, с больными суставами, переваливаясь, медленно, ее обгоняли молодые люди с кофе. Астрид подумала: это могла бы быть моя бабушка. И на секунду ей показалось, что это и правда ее бабушка.
Женщина повернула направо, и ее потеснили другие прохожие.
Астрид прошла несколько пешеходных переходов-зебр, потом пешеходный тоннель под дорогой. Она не могла найти ключи от дома, шарила в сумке – ни карт, ни ключей, только пачка наличных – зачем она сунула ее в сумку и когда? Успокоиться, успокоиться. Она села на лавочку, дрожа от холода, и вспомнила, что вместе с телефоном переложила в рюкзак Маргареты ключницу и бумажник. Она постояла у своего дома, посмотрела на окна, на рождественскую звезду в их спальне, ее так любит Маргарета, и снова пошла в торговый центр, он открывался в десять. Ей было холодно, и она побежала, сначала тело сопротивлялось, и она бежала, преодолевая усталость. Наконец остановилась, подышала – стало теплее.
В торговом центре было светло и празднично, огромные окна обвивала зелень. Почти никого не было. В магазинах нарядная одежда и манекены. Астрид зашла, посмотрела и вышла.
Его открыли за год до рождения Маргареты. Они часто заходили сюда с Патриком и Маргаретой, и все ей напоминало о них, даже туалеты на этажах и как она заходила в одну кабинку с Маргаретой, чтобы она не оставалась в туалетной комнате одна.
Астрид зашла в кофейню, но, посидев три минуты, пошла дальше: ей не хотелось ни есть, ни пить. Она бездумно ходила по этажам, потолки переливались голубым и розовым светом, она видела из окна свою гостиницу, где текла тихая бело-голубая жизнь.
Так же тихо было вечерами в Торвалле. Сине-розовый вечерний снег перед закатом, после резко наступала темнота. Изредка проезжали машины, вспыхивали красные глаза фар в темноте, от колес оставались змейки следов, и их снова укрывал снег. Дома с желтыми окнами, от фонарей стелился волной свет, освещая темное небо, и вот оно уже в три слоя цвета – темно-серый, малиновый, серо-голубой. Утром все серо-бело, и ели серые. И не встретишь женщин в туфлях зимой. Бабушка утром раскатывала тесто, клала в кружки варенье, бросала шарики в кастрюлю с кипящим маслом. На подоконнике рассада, комнатные помидоры, травы, лук.
Астрид лежала на диване и смотрела, как бабушка готовит. Или помогала ей.
После пылесосили комнаты, готовили обед.
Дедушка все
