Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
Когда проворные милиционеры, быстро натаскав воду из ванны, всё залили, нашли в комнате кое-чего, чем можно было ее перепеленать, и ушли, то соседка впервые в жизни посмотрела на маму добрыми, умудренными всей своей жизнью глазами, и тихо сказала:
– Спасибо тебе, Тамара Иванна, я буду помнить о твоем благодеянии до конца своих дней.
А мама потом весь вечер и всю ночь не могла понять – ну почему человек очеловечивается только на смертном одре? Зачем он так враждебно прожил с нами всю жизнь?
Глава 13
Топонимика детства
Я люблю свой жилой квартал. В нем – мой большой дом по Фасадной и дом моей подруги Кутиной, а наискосок – «Прямой переулок», где мы зимой катались на санках. Там же стоял дом нашей биологички, Кондыриной Александры Михайловны.
Она требовала, чтобы мы, каждый в своем доме, на подоконнике, вырастили какой-нибудь цветок. Можно и герань. Мы его выращивали на подоконнике и весной несли сажать на общую клумбу перед зданием школы. В горшочке. На отметку.
Мальчики из нашего класса прилежно ходили к биологичке на уроки и в дарвиновский кружок, который негласно восполнял провалы в преподавании генетики. А нас, девочек, она заставляла мыть с мылом диковинные растения, как правило, южные, с жесткими листьями. А ребята из дарвиновского кружка носили нам воду. Так мы с Юрой и познакомились. Он был мальчиком прилежным в шестом классе.
А еще в том же районе жила математичка. Она удивила нас после школы тем, что ни с того, с сего, выйдя на пенсию, стала киоскером и продавала газеты. Это ужасно оскорбило наше самомнение. Как? Нашу выдающуюся школу променять на какой-то киоск, когда звание учителя звучит так престижно и притягательно? Я бы и сама хотела быть учительницей.
А второй наш квартал – через Садовую. Там стояла школа и при ней маленький домик– пристроечка. В нем жила наша первая учительница Марья Ивановна. В первом классе она кричала нам грубо: «Свиньи! Опять кто-то воздух испортил? Вон из класса! Открыть форточку! Завтра с родителями! В угол на перевоспитание!», а в девятом классе, когда «на картошке» пошел дождь и мы скисли, она показала себя Петром 1: «Это что такое? Почему раскисли? Поднимать весь народ! Давайте делать! Не скисать! Ничего сверхординарного не случилось!» Первая влезла в грядку и начала кидать картошку в ведро. Все вышли из ступора. Это был первый социальный урок для нас.
Глава 14
Начало карьеры
Подошли ко мне первого сентября девочки из генеральского дома и обратились как к старосте – нет ли у меня для них какой-нибудь общественной работы? Я изумилась. Так игнорировать общественную работу в девятом классе – никакой уборки помещений, мытьё полов в коридорах даже и не спрашивай. Презрительно фыркая, они уходили после уроков, мол, это нас не касается. На проработки Смешнова – не дозовешься. Всё делалось без них. Вдруг – с чего бы это? И фартучки вернули, и воротнички, и глаза долу, и смотрят в рот преподавателям.
Оказывается, через год нужно в институт, а институт требует характеристику с места учебы. Работать же никто не собирался идти из генеральского дома. Меня эта неискренность потрясла. Я с возмущением это слушала, но сдерживалась. Неискренне заниматься общественной работой, когда я ей всем сердцем предана? А эти мадамы как бы между прочим? Походя?
– Ну будьте вожатыми в младших классах.
– А еще ничего нет?
– Нет, – сказала я металлическим голосом.
– Ну мы тогда пойдем у завуча спросим.
– Идите, может, там что-то по сбору металлолома или макулатуры есть. Идите, идите.
Да, хорошее было время, когда послали нас на сельхозработы. А как захолодало, все закисли, смотреть ни на что не хотели. И вдруг куратором приезжает наша Марья Ивановна. Я так обижалась на нее после начальной школы, думала, что она плохая, вредная, а тут приехал такой бабец. Начала всех тормошить, настраивать, звать к подвигам и переломила ситуацию. Все перестали смотреть на ручной труд как на что-то невозможное для московской интеллигенции. Словом, засучили рукава, с её помощью. Да, потом она долгое время на продлёнке работала, поднимала детей на подвиг учебы. Хорошая женщина.
Смешнов пришел к нам в девятом, но всё началось в десятом, когда генеральские дочки стали невеститься и искать себе что-то особое. А мать у Смешнова была в «Пионерской зорьке», а это всё равно, что в газете «Правда» для взрослых. Там люди серьезные, основательные и вполне статусные для генеральских невест. Вел он себя наплевательски ко всем: к учителям, учебному процессу, срывал уроки, перечил учителям. Наверное, это впервые было, что учителя отступились, не знаю, почему. Возможно, по той же самой причине. Большая акула была эта «Пионерская зорька», боялись связываться. Поэтому поступили хитрее. Передали его проработать комсомольской организации. Вот, мол, вам реальное дело. Занимайтесь самоуправлением. Воспитывайте зарвавшегося Смешнова.
Мы собрали совет отряда, пытались словесно воздействовать на него. Ну это ему как слону булочка. Задрал ноги на стол и говорит: – Мне плевать на вас.
Вынул пачку гонорарных бланков и стал на них что-то писать. Теперь уже совет отряда задумался о его вменяемости, социальной, разумеется. Безнаказанность дома полная. Мать занята, а он её авторитетом пользуется в личных целях. Как уж это просачивается – кто из родителей, где работает? Но все всё знают. И надо сказать честно: ничего мы с ним сделать так и не смогли. После школы он в редакторы «Пионерской зорьки» ушел.
А генеральские дочки в знак несогласия не присутствовали на проработках Смешнова. Мы сами отдувались за общественное мнение школы.
Случайная смерть Юры – главной моей симпатии в восьмом классе – наложила печать на все старшие классы. Я не могла и не стремилась найти другую симпатию, а последовала совету мамы – добровольной общественной работой заглушить горе личной потери. Я была старостой девятого класса в школе, а по велению сердца навещала безутешную маму Юры и разговаривала с ней о жизни. Позже, в десятом, мне пришло письмо из армии от того грузинского мальчика, с которым я играла на море, а потом он меня обманул в Тбилиси, что болен (я раньше писала это в дневнике). Так вот, он прислал письмо с просьбой встретиться на вокзале, где он будет проездом к себе на родину.
Когда на перроне мы встретились, он рассказал мне, что в армии к нему приставал старшина с домогательствами, которые он выдержал, но не забыл. И потому, демобилизовавшись, решил
