Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
– Еще как можно! Папа римский, например, всех любит! И Инесса Арманд учила…
Все горячо зааплодировали. Страсти улеглись, и вскоре гости стали разъезжаться.
11
Наутро Гаврила велел Зинаиде позвать Павла Забурунного. Потом они сели пить чай, и Курлюк спросил девушку:
– А что ты, Зинаида, про любовь думаешь?
Зинаида лукаво улыбнулась и погрозила пальчиком.
– Этого я никому не скажу, и тебе тоже. Любовь на люди не выносят. Я, как Глаша, в одиночку выть буду.
– Похоже… – согласился Курлюк. – А как вечер, понравилось?
– Нет! – откровенно сказала Зинаида.
– Гости хвалят.
Гости поели, попили, погыгыкали – и до свидания. Отчего не похвалить?
– А я и не хочу большего.
– Тогда зачем этот театр?
Гаврила поморщился, ему не нравилась принципиальная Зинаида. Улыбнулся ехидно.
– А зачем люди в театр ходят?
Зинаида задумалась.
– В театре красиво. Там переживаешь, думаешь…
– Какая красота в выдумке? Говорят по бумажке, все понарошку. А у меня по-честному, хочешь рассказывай, хочешь спорь. Все на глазах, откровенно, человек открывает рот, и никто наперед не знает, что он вякнет.
– Вот – вякнет! – Зинаида возмущенно стукнула по столу. – Ты унижаешь людей, потешаешься! А если над тобой погыгыкать?
Гаврила рассмеялся и добродушно махнул рукой.
– Валяй! Сколько хочешь. Кстати, ты знаешь, зачем я позвал Забурунного? Он, кажется, уже здесь. Посиди с нами.
Павло явился гоголем, в новом цвета крем с табаком костюме, в красной бабочке, с замшевым кейсом в крестьянской жилистой руке. Взгляд писателя был значителен, колюч, раздражающ. На открытом лбу пугала своей толщиной набрякшая кровью вена, вымытые шампунем волосья водопадом ниспадали на кремовую с табачным подсветом мануфактуру.
– Ну что, Павло, – шумно приветствовал его Курлюк. – Разбогател на мемуарах?
– Пасемся помаленьку, – важно ответил Забурунный и громко чихнул в белоснежный платок. – Мне теперь платят, чтобы не писал. Ей-богу! Казинаки, Стоиванов. Боятся попасть на мой «Шампур». Я теперь дорого стою!
– Вот ты мне дорогой и нужен!
Курлюк радостно заключил Забурунного в объятия, у Павла что-то мяукнуло в груди. Он лапнул за пазухой, из кармана выпал переломленный надвое мобильник. Павло искоса и злобно-вопросительно смотрел на хулигана, нервно поправляя красную бабочку.
– Вы хам и бирюк! – дрожащим голосом сказал Забурунный.
– Не серчай, Павло, это от избытка! – Курлюк примирительно похлопал его по плечу. – Я хочу на шампур и покупаю твое золотое перо. Пиши мемуар о Курлюке!
Забурунный подозрительно поглядывал на Зинаиду, боясь подвоха.
– Это моя помощница Зинаида, познакомься.
Павло жадно лобызнул руку, оттаял.
– Красавица, э-э, полумесяцем бровь! А перо не продается.
– Беру в аренду! – Курлюк задумался и насупил брови. – Официальный заказ. Зинаида, пиши договор…
– Минутку! Я не готов! – Забурунный растерялся и заискивающе поглядывал на Курлюка. – Я вас уважаю и боюсь подпортить, так сказать, харизму… Давайте договор на Казинаки, текст готов. «С яйцом в голове».
– С яйцом иди к Казинаки! – отмахнулся Гаврила. – Ты слушай меня, далдон! Мне не нужна трудовая биография. Наври, наваляй околесицу, ты можешь. Жми без припору, размажь, навоняй погуще! Бери дубину и бей меня прямо по голове. Мне нужна полная забурунность!
– Э-э, прошу не обыгрывать.
– Извини. Ты понял задачу?
– Нет, – честно признался Павло.
– Объясню проще, – терпеливо растолковывал Курлюк. – У тебя талант врать без оглядки, и про меня нужно наврать три короба. Чтобы человек прочитал книжку и окочурился от содержания. Потанцуй от бабушки Окунутова…
– Э-э, кажется, проклюнулось! – расцвел Забурунный и азартно потер ладони. – Прикол! Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков! С положительной харизмой, с трудовой биографией кому ты нужен? Ну в собес, в филармонию. А, допустим, в депутаты, в партию? Там, как вы деликатно выразились, только с забурунностью. Забурунных в России любят! Значит, художнику свободный полет?
– Перо в ж..! – засмеялся Гаврила.
Павло выторговал хороший гонорар и обязался через месяц представить рукопись. Подписали договор и выпили по такому случаю. Захмелевший и счастливый писатель обнял работодателя. Курлюк проводил Забурунного и вернулся к Зинаиде. Видя в ее глазах недоумение, Гаврила сменил тему.
– Что слышно из Загряжска? – спросил он и подсел поближе к девушке.
Зинаида поняла его, спрятала усмешку, задумалась и ответила растерянно:
– Много всего, даже не знаю, что тебе интересно…
– Рассказывай!
Зинаида стала перечислять, загибая пальцы.
– Ну, мама перешла жить к Жеребцову… Кукуй очень обиделся на тебя за Врубеля и за боксеров… Дрюню он повысил, назначил опять замом по казачеству… Антонина строит детский дом и жалуется, что не справляется. Строители местные, воруют и пьют. А стройфирмы не по карману…
– Подожди, – перебил Курлюк. – Почему ты мне раньше не сказала?
– Ты не спрашивал.
– Ай-яй-яй! – рассерчал Курлюк. – Выпороть тебя мало! Завтра же поезжай в Загряжск, дам тебе бригадира и пару ребят. Родителей проведаешь, стройку посмотришь, мне расскажешь.
– С радостью! – обрадовалась Зинаида. – Я бы и насовсем уехала, не обижайся, Гаврила Фомич.
– Успеешь! – Он погрозил пальцем. – Уедешь, а пока… Кстати, как у тебя с учебой?
– Нормально с учебой… – Зинаида замялась. – Пишу курсовые, долблю английский… компьютер. Скучно, не по мне это. Не выйдет из меня менеджера…
– Я тебя не неволю! – вспылил Курлюк. – Дурочка! Я тебя носом тыкаю в дело! В дело! Гляди на людей, вникай в деньги, в документы! В выгоду! У Врубеля учись! Ты мне нужна!
12
Эвелина Жеребцова очень расстроилась в день своего рождения. Ее не поздравил Гаврила Курлюк. Не вспомнили подчиненные, а их с утра до обеда побывало в ее кабинете не меньше, наверное, тридцати человек. Никто не позвонил из Загряжска, хотя кто бы мог звонить оттуда? Родителей нет, а бывшие сослуживцы по мэрии – где они теперь, сослуживцы по мэрии? Муж Ваня Жеребцов? Он теперь чужой муж, Танькин. Эх, Ваня, Ваня… Что ж, сама отдала, да невелика потеря. Но Гаврила, ему-то что замстило? Медведь, вахлак, а отворотил рыло. «Не милости прошу, – горло саднила обида. – Не любви, ее и в помине не было. Нормального, терпимого отношения. Хотя бы за то, что деньги зарабатываю. Запряг лошадку, толстый боров! Ну, погоди!»
Эвелина накручивала, натягивала нервы, натирала канифолью. Подчиненные – рабы, они безмолвны и бессловесны, да она бы не потерпела униженных подношений, коробочек, корзиночек, льстивых слов, затаенной зависти и неприязни. Она просто запретила секретарше раз и навсегда даже намеком напоминать о ее дне рождения. Но близкие, друзья? Хотя если оглядеться – где у нее теперь друзья, близкие?
Вспомнилось Эвелине, как студент Ваня Жеребцов в первый раз поздравлял ее с днем рождения в общежитии. Он привез на «жигулях» огромную коробку и
