Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
– Не плачь, – прошептала Алена, обжигая губами край Марининого уха и не снимая руки с Марининого плеча. – Пойдем, посидишь у нас.
Предложение это Марину слегка напугало, но оставаться одной было все-таки гораздо страшнее.
В комнате Дениса оказалось почти светло – от снега, ковром лежащего внизу, во дворе, и здесь, на крыше, от полной луны, круглым рыбьим глазом глядящей сквозь стены-окна. Кровать была разобрана, и огромное прекрасное тело Дениса ясно вырисовывалось на ней, едва прикрытое одеялом. На Алене был легкий шелковый халатик без пуговиц, с незавязанными завязочками, и Марина в своем довольно-таки длинном махровом халате и белье показалась себе какой-то уж слишком одетой. Ночь возбуждала ее, покалывала, переделывала, изменяла на какой-то свой лад, подталкивая сделать что-нибудь такое, на что при других обстоятельствах Марина, конечно же, никогда бы не решилась. Хотя, собственно, ничего такого она ведь пока не делала. Но ей бы хотелось – чего? Она и сама толком не знала. В самом точном приближении желание ее звучало бы так: раздеться и раствориться в них двоих, Алене и Денисе, перестать быть собой, Мариной, и стать вместо этого ими, обоими сразу. Самой же собой лучше было бы не быть вообще, и уж, по крайней мере, не сейчас и не в этой комнате, ибо вопиющее неприличие заключено было в ее, Марины, здесь присутствии, такой одетой и совсем на них двоих непохожей. В них-то никакого неприличия не было, с ними-то как раз все было в порядке.
Войдя, Алена сразу опустилась на кровать, а Марина так и осталась стоять в дверях как столб, тараща на них испуганные глаза и тщетно пытаясь самостоятельно справиться с обуревавшими ее чувствами. И она простояла бы, пожалуй, еще довольно долго, а то в конце концов, наверное, еще и убежала, если б не прозвучал в темноте голос Дениса:
– Эй, ты что стоишь, как у праздника?
«Как у праздника», – мысленно повторила Марина. Какое точное определение! Она ведь, вот именно, стоит у чужого праздника! И Марина вдруг подумала, что вот на ее, Маринину, долю никогда ничего такого не выпадало и, уж конечно, никогда не выпадет, потому просто, что она, Марина, не такая – не такая красивая, не такая теплая, не такая любящая, и поэтому вовсе не для нее существуют в этой жизни такие вот прекрасные праздники. Ей, Марине, дай бог иметь хотя бы прекрасные будни.
Мысль эта так расстроила Марину, что опять, как только что на лестнице, губы у нее задрожали, ноги ослабли и она просто вынуждена была присесть на эту теплую, полную волнующих запахов кровать. Изо всех сил Марина старалась не замечать всех видимых и невидимых следов этого не имеющего к ней отношения праздника. Съежившись в уголке, она тихо заплакала, стараясь по возможности не слишком часто хлюпать носом. Алена перебралась поближе к ней, обняла, прижала тяжелую, горячую от слез Маринину голову к своей роскошной мягкой груди, а Денис с другой стороны стал нежно гладить Марину по плечу, слегка массируя руку где-то возле ключицы длинными чуткими пальцами.
– Забирайся под одеяло, – прошептала Алена. – Ты же совсем замерзла.
Только сейчас Марина заметила маленькую, под самым потолком, открытую форточку. Это через нее в комнату проникал холодный колючий воздух, принося с собой танцующие в лунном свете снежинки.
Марина почувствовала, как теперь, после плача, наваливается на нее тягучая, обволакивающая усталость. Молча, без возражений позволила она увлечь себя на кровать. Они лежали по обеим сторонам от нее, гладили ее, ласкали и ни о чем не спрашивали. Марине казалось, что под их ласками все тяжелое, темное, всю жизнь не дающее ей нормально дышать, постепенно куда-то уходит, сползает с нее, как надоевшее платье, как расстегнутый чьими-то руками, ставший совсем ненужным халат. Алена осторожно просунула ей руку под спину и один за другим, словно играя, перебрала крючочки на лифчике. Другой рукой Алена подтянула лифчик вверх, к шее, и тут же Денисова рука легла на твердые маленькие Маринины груди с закаменевшими от возбуждения сосками. Чьи руки были у Марины между ногами? Она не знала, не успевала заметить, едва успевая отвечать, принимать эти безымянные ласки, выгибаясь, двигаясь им навстречу всем телом и чувствуя, как становится там, внизу, влажно, ждуще, трепещуще.
Марина очнулась, только когда лицо Дениса внезапно оказалось над ней. Он пытался войти, а Алена ему помогала, раскрывая для него Марину осторожными ласковыми движениями. Марина вздрогнула и тут же пришла в себя. На секунду она зажмурилась, затем широко-широко раскрыла глаза, точно не веря.
– Нет! – закричала она так громко, точно эти двое были где-то далеко и могли ее не услышать.
– Тише! – Аленина рука стремительно зажала ей рот. – Весь дом перебудишь.
И тут же Марина с облегчением почувствовала, как скатился с нее Денис.
– Испугалась? – зашептал он Марине в самое ухо. – Ну и зря. Хорошо же было.
– Но, Денис, – чуть не плача заговорила Марина, поворачиваясь к Алене спиной, словно ее тут и не было. – Я же не могу так! Я же Вальку люблю, понимаешь?
– Ну и… – Денис фыркнул. – Или ты думаешь, его это ебет? Или хотя бы подмахивает? – Он был явно раздражен и даже не пытался это скрыть.
– Его – не знаю, – честно сказала Марина, неожиданно успокаиваясь. Ей вдруг все сразу стало ясно. – А вот меня – да. Для меня, видишь ли, очень важно, что я только с ним и ни с кем больше. Хотя, может, это для кого и смешно, – добавила она с вызовом.
– Что уж тут смешного, – снова фыркнул Денис, садясь и закуривая.
Марина поднялась и потянулась за одеждой.
– Постой, ты куда это? – удержал ее за руку Денис. – Успокойся. Мы ж тут не насильники какие-нибудь.
– Да, уж что-что, а изнасилование в этом доме никому не грозит. Уж чего-чего, а желающих заняться этим делом добровольно тут всегда предостаточно. Не обижайся на нас, Марина, мы ведь как лучше хотели. Видимо, тебе одиноко, бродишь тут по ночам, стонешь, как неприкаянный грешник или привидение какое… – и Алена нарочито громко зевнула.
– В общем, хочешь – одевайся, не
