Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
– Что я собираюсь готовить? – растерянно переспросила Марина, бессознательно делая ударение на слове «я».
– А кто же – я, что ли? – Женька усмехнулась, но, видя, что Марина и в самом деле паникует, поспешила прийти на помощь: – Послушай, ведь сейчас утро, так? Ну и вари ты на всех кашу, всего и делов-то!
Марина с благодарностью посмотрела на нее. Вообще-то кашу варить просто. Берешь кастрюлю, наливаешь воду, сыплешь крупу, соль и сахар, добавляешь еще потом масло и молоко. Марина, между прочим, не один раз уже варила, правда, дома и для одной себя. И во-первых, на одну себя всего нужно немного, а во-вторых, для себя, если и не выйдет как следует, – кто про это узнает? А здесь… Варить на столько народу! И надо ведь, чтобы непременно вышло съедобно, а то что же они, бедные, есть-то будут? И как она, Марина, потом будет в глаза им смотреть?
– Марина, ну что ты встала? – поторопила ее Женька. – До завтрака ведь всего ничего! Ты что, кашу варить не умеешь?
– Умею! – с отчаянием в голосе произнесла Марина и решительно потянулась к банке с надписью «Манная».
Минут через десять она уже сражалась с вылезающими из кастрюли жесткими комками.
– Батюшки! – ахнула возвратившаяся Женя, но, видя, как Марина расстроена, сразу же деловито добавила: – По времени не укладываемся, так что давай пока делать бутерброды, а с обедом потом что-нибудь сообразим.
И, в последний раз возвращаясь к теме каши, Женя сказала со вздохом:
– Зачем же ты ухнула целую банку?! Жди теперь, пока из города привезут!
– Я подумала, что нужно много, – покаянно сказала Марина.
– Ну ладно, не горюй! Что ж ты сразу не призналась, что не умеешь? Нашла чего стыдиться!
Женька грубовато привлекла Марину к себе, неловко чмокнула в щечку, потрепала по плечу.
– И ничего такого, все сначала не умеют. Научишься. Давай лучше хлеб резать, а то и с бутербродами не успеем.
Надо отдать им должное – по поводу нестандартного завтрака никто не проронил ни слова. За завтраком Марина не без удивления отметила отсутствие Валерьяна и спросила у Алены:
– Он же вроде уже вернулся, так где же…
– Так он же уже опять уехал. – Алену очень позабавила Маринина растерянность. – Марин, у него же каждые третьи сутки дежурство, ты что, не знаешь разве?
– А… Ну да, – пробормотала Марина и покраснела. Давненько она тут не краснела.
– Говорил: читать меньше надо! – наставительно произнес Денис. – За книжкой-то все на свете пропустить можно.
– Да ты не горюй! – утешила ее Женя. – Глядишь, завтра уже вернется.
– Как завтра? – Марина опять ничего не понимала. «Интересно, – подумалось ей, – сколько же дней я так прочитала?» И она твердо решила отложить на время визиты в библиотеку.
После завтрака она сначала готовила обед под чутким руководством Жени. Вышло, для первого раза, довольно удачно. Потом, с трудом перебарывая искушение пойти почитать, Марина отправилась в детскую, где Никита показал ей, как управлять луноходом на расстоянии. Вроде простое дело, а у Марины никак не выходило. Потом она наконец разобрала привезенные Валерьяном вещи и отложила кое-что постирать. С этой целью она пошла в ванную, отыскала там порошок и тазик и, напевая, принялась за работу.
Она намыливала уже четвертые трусики, когда в приоткрытую дверь просунулась курчавая голова Ильи.
– Можно? – вроде бы вежливо спросил он и сразу, не дожидаясь ответа, протиснулся внутрь. Его сильное, плотное тело заняло собой изрядную часть ванной. Сразу стало тесно и неуютно. – Так слушай, Мариночка! – деловито сказал Илья, присаживаясь на край ванны и закуривая, – я бы хотел, если ты не очень против, сразу же все выяснить.
– Смотря что это «все», – осторожно ответила Марина.
– Ну, например, как твоя фамилия.
– Зачем тебе? – отчаянно и неумело, так, что побелели костяшки пальцев, выкручивая очередную часть туалета, спросила Марина, с трудом выталкивая слова сквозь стиснутые от напряжения зубы.
– Ну мало ли… – Илья неопределенно пожал плечами. – В конце концов все мы, евреи, друг другу родственники.
– Ах с этой целью! – Марина рассмеялась. Родственников своих она практически не знала, просто принципиально ими не интересовалась. – Фамилия моя Каплан. Может, тебе это что-нибудь и скажет, – и Марина словно бы выжидательно, а на самом деле внутренне смеясь, посмотрела на Илью.
Тот на несколько минут вроде бы озадачился, затем лицо его неожиданно прояснилось:
– Маму твою не Люсей зовут?
– Ну… Люсей. – Теперь озадачилась уже Марина.
– Ага. А папа – Алексей Львович, так?
– Ну так.
– А меня ты совсем не помнишь?
– Нет, – не задумываясь, сразу сказала Марина. Вообще этот разговор все больше ее раздражал. Господи, неужели этот чувак – и в самом деле родственник? Этого ей только недоставало!
– А ты попытайся! – настаивал Илья. – Восемьдесят первый год. Эстония. Эльва. Ну?
Эльва. В Эльву они когда-то ездили буквально каждое лето, до того, как перекрыли границу, и всегда в компании каких-то там родственников. Но восемьдесят первый год…
– Послушай! – взмолилась наконец Марина, увидев, что Илья по-прежнему не уходит из ванной и, похоже, по-прежнему чего-то там ждет. – В восемьдесят первом году мне было три года. Я просто ничего не помню, честное слово!
– А как я нес тебя на руках с озера? – настаивал Илья с неожиданно появившимся на лице ностальгически-трогательным выражением. – Ну вспомни, у тебя тогда был приступ аппендицита. Как мы потом с твоим папой ловили машину, чтобы отвезти тебя в Тарту, в больницу. Думали, операцию будут делать. Так все волновались!
Вот аппендицит Марина помнила. Еще бы, такое забудешь! Озеро было глубокое, прозрачное и очень холодное. И такой же глубокой, прозрачной, но только до ужаса горячей, обжигающей была неожиданно возникшая боль. Марина лежала на берегу, смотрела на сверкающие, умытые водой камушки, ей было так хорошо, солнышко греет, деревья шумят, и какая-то компания – родственнички, наверное, – катается рядом на тарзанке. И какая-то собака с большими, чудесными, пахнущими тиной ушами. Наверное, спаниель. Звали, кажется, Бьюти. И вдруг эта боль в животе. Жуткая, резкая, острая и такая горячая. Так неожиданно! Наверное, с тех самых пор во всякий чудесный, блаженный миг Марине вдруг начинало казаться, чудиться, ждаться, что вот сейчас обязательно нахлынет такая же резкая, жгучая боль – как бы расплата за сиюминутное блаженство. Наверное, поэтому Марина всегда так боялась моментов, когда ей было особенно хорошо.
Сквозь туман боли Марине смутно помнилось, как ее несли – по очереди, отец и какой-то мальчик – видимо,
