Кто виноват - Алессандро Пиперно
Я тоже обратил на это внимание. И не только в тот вечер. Не первый месяц вместо бокала вина он выпивал за ужином целую бутылку. Но отец был крепкий, его не развозило. Разве что появилось пузо, а вместе с ним и беспорядок в голове. Никогда не видел его пьяным. Хотя в последнее время, когда отец мечтал, что прославится и докажет всем, на что он способен, его нередко заносило, и это вызывало тревогу.
– Глухой прикидываешься? – буркнул со злобой отец. – Нечего строить из себя дурочку. Ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Понятия не имею.
– Чезаре Лиментани. Вот о чем. О твоем поклоннике, который стал еще манернее и угодливее. – Выдержав театральную паузу, отец продолжил: – Господи, я глазам своим не верил. Они позвали его! А я весь вечер смотрел, как он вьется вокруг тебя, словно комар, он и его мерзкая сестрица… Даже усадили вас рядом. Два голубка!
– Ты с ума сошел?
В жизни всякой пары, которая переживает кризис, наступает момент, когда рискуешь совсем потерять осторожность. Я не в первый раз наблюдал, как родители своими руками разрушали то, что оставалось от гордой крепости приличий, но прежде они не вели себя настолько воинственно и ожесточенно.
Чезаре Лиментани – вот как звали дяденьку с кисточками! Это брат оборванки Мириам? Неужели? И тем не менее. И уже совсем не верилось в то, что когда-то он был маминым поклонником. Почему-то вспомнился день, когда мама жадно набросилась на мороженое. Я тогда не просто обиделся – мне было противно. А еще мне показалось: о том, что мы все только что пережили, больше нечего сказать.
Тем временем мы выехали на проспект, тянущийся к нашему району. Обычно в этом месте я испытывал облегчение. Но не на этот раз. Слово “поклонник” – неуместное, нелепое – отравило воздух.
– Пожалуйста, прекрати! – В ее голосе слышалось возмущение, а еще тихая мольба.
– Только не говори, что тебе это тоже не понравилось. Да нет, какое там, ты же с ним ворковала…
– Прекрати, или…
– Или что? Тебе дозволено говорить что угодно… Затыкать меня, оскорблять, а мне…
Ребенком, даже в самые грозовые ночи, я не слышал, чтобы отец переходил от споров к стенаниям, выставлял себя жертвой.
– Прошу тебя, хватит! – взмолилась она.
– А поклоннику ты сказала, чтобы он образумился? Что у тебя есть семья. Что двадцать лет назад его поезд ушел. Что прошлое не вернуть. Что и на сей раз его миллиарды не помогут. Что у тебя сын, муж, дом. Что раз ты сбежала из-под венца, пора и ему устроить свою жизнь!
– Прекрати, бога ради! – взмолилась мама, а отец в эту минуту чудом не сбил соседского кота.
Завтрак в Америке
1
Все, что мы обожали, к чему стремились, все, что нас научили любить и к чему стремиться, разговаривало на американском английском.
Однако с тех пор как несколько часов назад я приземлился в Нью-Йорке, простояв длинную извилистую очередь на иммиграционный контроль, прождав багаж и такси, меня терзала мысль: вдруг все мои ожидания – поблекшие из-за усталости, ипохондрии и страха оказаться не на высоте – будут растоптаны.
То вспоминались события, приведшие меня в эти первые летние денечки туда, куда я и не мечтал попасть; то наваливалась тревога, терзавшая всю прошедшую весну; то одолевали мысли о будущем. Наконец, недоверчиво глядя на спутников (как я среди них очутился?), оценивая в воображении океаны и континенты, отделявшие меня от мира, где я чувствовал себя загнанным в угол, я вновь и вновь убеждался, что не желал бы оказаться ни в каком другом месте – только здесь, в этом такси, во власти гнома в тюрбане, который зябким июньским вторником мчал нас на Манхэттен.
Яростная стычка, которой за пару месяцев до этого закончился Седер Песах, казалось, не оставила следа ни во мне, ни в дуэлянтах. Неделями терзаемый воспоминаниями об отвратительном поведении родителей (намеки отца, мамин гнев), я видел сны, в которых то я гнался за кем-то, то гнались за мной. Судя по тишине в родительской спальне, мои мучители спали как ангелы. Ни споров, ни ссор, периодически доносилось только тихое бормотанье: впрочем, что еще они могли друг другу сказать?
Затем пришла новая беда: чтобы потрафить клиенту и превысить порог продаж, который гарантировал ему бонус, отец смухлевал с ценами, сознательно их занизил. Дзанарди рассвирепел и заблокировал сделку, а потом, в наказание, отложил на неизвестно когда оплату фактур.
Маскировать финансовую яму и связанные с ней моральные и материальные риски стало почти невозможно, даже для таких гениальных приспособленцев и талантливых лицедеев, как мои родители.
На день рождения я попросил тимберленды. Развернув упаковку, я вынужден был собрать остатки стоицизма и гордости, чтобы не швырнуть эту дрянь в лицо тому, кто осмелился мне ее подарить. Неужели они считали, что грубая подделка удовлетворит подростковый снобизм? Меня трясло от одной мысли, что я явлюсь в класс в этих отстойных калошах. Лучше ходить босиком, чем стать посмешищем!
За всем этим, словно Каменный гость, маячила тень семейства Сачердоти. Негласный запрет упоминать о родственниках превратил их в мечту: подъем на холм, где жили богачи, пышно убранный дом, светские и религиозные ритуалы – все казалось сказкой.
Хотя он ждал и надеялся, отец так и не получил от дяди Джанни желанный ответ. Мама, со своей стороны, как будто решила нарушить данное Бобу обещание не исчезать “еще на двадцать лет”. Что до меня, чем сильнее я старался о них не думать, тем чаще это случалось.
Мы полагаем, что желание имеет четкие очертания, ясные цели. Что по своей природе оно способно с геометрической точностью очертить периметр своего действия. Возможно, начиная с определенного возраста так и есть. Но в юности желание может быть смутным, всеохватывающим и при этом жгучим.
Страсти, которыми я загорелся после того вечера у Сачердоти, напоминали то сливающиеся, то разбегающиеся ручейки – я тщетно пытался их поймать, отделить друг от друга. Описывая то, что я испытывал, на моем тогдашнем примитивном языке (вряд ли это поможет скрыть то, что и сегодня я располагаю ненамного более совершенными средствами выражения), я бы сказал, что влюбился. Да, но в кого? Точнее, во что?
Я и сам не знал. Впрочем, с влюбленностью всегда так: приходит внезапно и действует инкогнито. Редко – возможно, только в романтических фильмах – влюбленность воплощается в человеке женского или мужского пола, который
