Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах
– Чудесно, – кивнул Джон, чувствуя себя великолепно.
Секретарь, которая принесла документы, была высокой, светловолосой, с головокружительно длинными ногами и огромным бюстом, и ее тончайшее платье предназначалось скорее для того, чтобы подчеркнуть все эти особенности, чем скрыть их от посторонних глаз.
– Чудесно, – еще раз произнес Джон.
Договор о купле-продаже был напечатан на бумаге с водяными знаками. Маклер положил перед ним документ, протянул ему ручку «Монблан», толстую, тяжелую и, очевидно, очень дорогую.
«Как же клево быть богатым», – подумал Джон, подписывая документы. Он подсчитал, что эта подпись обойдется ему в сто раз дороже, чем все предыдущие покупки, посещения ресторана и аренда самолетов вместе взятые. Миллионы долларов пришли в движение только от того, что он нацарапал свое имя на этой пунктирной линии. Это лучше, чем секс.
Маклер позволил себе скромно улыбнуться. Пальма над «мерседесом» раскачивалась на ветру. Небо было ослепительно-синим.
– А теперь нам следует договориться о дате передачи яхты, – заметил сидящий за столом мужчина и открыл свой блокнот, переплетенный кожей водяного буйвола.
По возвращении Джон чувствовал себя великолепно. Словно вместо крови по его венам текло шампанское. Все было великолепно. Поскрипывание шин по гальке, когда «феррари» остановился во внутреннем дворе виллы Вакки, звучало великолепно. Синева неба, бледно-бурые стены, многогранная зелень деревьев были великолепны. Цвета мира вдруг стали казаться ярче, чем прежде.
«Я богат! – думал Джон, поднимаясь по ступеням. – Я король этого мира!» Когда он вошел в свою комнату, горничная, молоденькая черноволосая девушка, как раз перестилала постель, и он, проходя мимо, шлепнул ее по заднице. Она вздрогнула, а потом захихикала.
– Signor Fontanelli![24]
Джон посмотрел на часы. Самое время позвонить матери. У его родителей вскоре годовщина свадьбы, и они каждый год празднуют ее вместе с детьми и их небольшими семьями. В этом году она станет особенным, незабываемым событием, о чем он позаботится. Он снял трубку и набрал бесконечный код.
– Ciao, mamma![25] – крикнул он в трубку, когда его мать подошла к телефону. – Это я, Джон!
– Ciao, John![26] – В ее голосе звучали печали всего мира. – Ты уже слышал? Лино перевелся на Аляску. Я только что узнала. И на годовщину свадьбы не приедет.
– Ах, да вернется он, – пренебрежительным тоном ответил Джон. – Знаешь, что я придумал? В этом году мы могли бы превратить этот день в нечто особенное. Вы все приедете сюда, в bella Italia[27], конечно же, на личном самолете, и мы отпразднуем на моей новой яхте – что ты на это скажешь? Я сегодня купил яхту и не могу представить себе ничего лучшего для ее спуска на воду.
На миг на другом конце провода стало так тихо, что Джону показалось, будто связь оборвалась. А затем он услышал ледяной тон своей матери:
– Я не потерплю, чтобы один из моих сыновей вел себя как зазнайка. Мы отпразднуем здесь, в этом доме, где я родила вас всех, я приготовлю сальтимбокку с брокколи и пармезаном, как всегда, а после обеда мы пойдем пить кофе, как и каждый год. И либо ты приедешь, либо нет.
Ему показалось, что она ударила его, находясь на другом конце Атлантики. Внезапно Джон почувствовал себя воздушным шариком, из которого выпустили весь воздух.
– Да, – ответил он, чувствуя, как кровь приливает к ушам. – Я понимаю. Конечно же, я приеду, mamma. Я точно приеду.
Когда разговор закончился, у него подкосились ноги, и ему пришлось присесть на край кровати.
Черт! Он начал превращаться в подонка. Проклятье! Сегодня он покупает яхту, чтобы произвести впечатление на весь мир, а завтра? Начнет раздаривать «кадиллаки», как когда-то Элвис Пресли? И в какой-то момент он закончит точно так же: жирным обжорой, зависимым от таблеток, в окружении поддакивающей свиты, паразитирующей на его богатстве?
Ощущение было такое, как будто он весь день пил, а теперь вот протрезвел. Как будто кто-то ударил его мокрым платком по ушам. Пил? Нет, нажирался, по-настоящему нажирался деньгами и чувством собственной важности.
Деньги портят характер. Так ведь говорится, правда? Было что-то в этой поговорке. Нужно быть осторожным, чертовски осторожным. Никто вместо него об этом не позаботится. Мать вернула его с небес на землю, но она не всегда сможет делать это, потому что не всегда будет рядом.
И, черт, часы! Он схватился за запястье, уставился на свои новые швейцарские часы «Патек Филипп» за пятьдесят тысяч долларов – Эдуардо отговорил его от «Ролекса», который он хотел себе купить. («Обычные! Часы сутенеров!») Он ни в коем случае не может показаться на глаза родителям без часов, которые подарил ему отец. А они все еще лежали в ломбарде в Нью-Йорке.
Нужно что-то придумать.
11
– Нет проблем, – сказал Эдуардо, вышел и вскоре вернулся со списком на несколько страниц, который и вложил ему в руку. – Пожалуйста. Номера телефонов и адреса всех людей, которых ты знаешь.
– Список людей, которых я знаю? – Джон не поверил своим ушам. – Откуда у тебя список людей, которых я знаю?
– От Дэллоуэя. Этот детектив должен был разыскать тебя. Я давно хотел показать тебе, чтобы ты посмотрел, все ли на месте.
Детектив проделал хорошую работу. Большинство имен казались Джону едва знакомыми, но через некоторое время он вспоминал, что речь идет об однокласснике из начальной школы, соседях его родителей или людях из компании Сары. Мурали из службы доставки пиццы тоже был здесь, равно как и прачечная, где он работал, и его квартирная хозяйка мисс Пирсон.
– Зачем, ради всего святого, – спросил Джон, – тебе понадобился этот список?
Эдуардо усмехнулся.
– Есть страшная тайна, о которой ты ничего не знаешь.
К огромному удивлению Джона, Эдуардо повел его именно к той пристройке, что была видна из окна его комнаты, по поводу которой он размышлял, что там происходит.
Строение это, как рассказал Эдуардо, пока они шли по запыленному дворику, на протяжении столетий было конюшней, а после войны использовалось как мастерская. Дверь из толстых досок была старой, тяжелой и косой, но замок на ней висел новехонький. Внутри пол, стены и потолок были отделаны фанерой, но сквозь запах древесины все еще проступали запахи козьего помета и машинного масла. Небольшой узкий коридор вел в маленький офис, где стояли три письменных стола, за которыми сидели три женщины, а остальное пространство было занято деревянными полками со множеством коробок и ящиков.
– Это, – пояснил Эдуардо, разведя руками, – твой секретариат.
– Что-что? – воскликнул Джон.
Эдуардо подошел к одной из женщин.
– Синьора Ванцетти. Английский и французский устно и письменно, по образованию конторский служащий. Она возглавляет бюро.
Та кивнула Джону с неуверенной улыбкой. Он узнал в ней женщину, которая утром после праздника помогала мужчине разгружать ящики.
– Buongiorno, – мимоходом ответил Джон. – Эдуардо, что все это значит?
– Синьора Муччини, – продолжал представлять Эдуардо. – Английский и испанский, немного португальский, причем оказалось, что он нам не нужен. – Женщина, грубая итальянская mamma, смущенно, словно подросток, уставилась в пол, словно Джон был поп-звездой, с которой она никогда не предполагала встретиться лично.
– И синьора Тронфи – русский и польский бегло, все остальные славянские языки на достаточном уровне для того, чтобы разбирать письма. – Синьора Тронфи улыбнулась широкой улыбкой.
– Письма. – Теперь Джон заметил, что столы были завалены стопками писем.
– С того дня, как твое имя появилось в газетах, – пояснил Эдуардо, – на нас обрушиваются потоки писем. Тысячи писем, адресованные тебе или нашей конторе, каждый день. Грубо говоря, есть три вида писем. Первые – предложения руки и сердца. – Он указал на несколько стоящих в ряд белых коробок, на которых черным карандашом были нарисованы сердца. – Их мы складываем сюда. Сотни женщин разных возрастов, которые хотят выйти за тебя замуж. Из фотографий, которые они присылают, можно было бы составить порножурнал. Вторые – письма с угрозами, – он поднял черную коробку, на которой была наклейка с черепом, как на бутылках с ядом, – угрозы убить, угрозы похитить тебя, причинить вред твоей семье,
