Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах
– Я не буду жить посреди заповедника. Я сам себе буду казаться подонком.
– Тогда купи красивый дворец, и пусть его оборудуют.
– Я все еще могу сделать это. Но здесь будет начало.
– Начало? – с надеждой произнес Эдуардо. – Ну, хорошо, для начала…
После понедельничных статей в газетах padrone перестал зачитывать приглашения вслух. Но в пятницу он поднял вверх неприглядную исцарапанную карточку и спросил:
– Вам что-нибудь говорит имя Джованни Агнелли?
– Итальянский предприниматель, да? – спросил Джон.
– Можно сказать и так. Агнелли – что-то вроде некоронованного короля Италии: председатель совета директоров концерна «Фиат», самый богатый человек в стране – по крайней мере, был им до недавнего времени, – и благодаря своему холдингу имеет представительство практически во всех важных отраслях экономики. – Кристофоро Вакки стал задумчив. – Я встречался с ним однажды в университете. Он несколько моложе меня, но тоже изучал право. Уже тогда он был харизматичным человеком… – Он помахал карточкой. – Он приглашает вас. В следующее воскресенье, в «Ла Скала». La Traviata.
Должно быть, у Джона был довольно-таки удивленный вид, поскольку Альберто поспешил пояснить:
– Опера. Верди.
– Звучит так, как будто вы собираетесь послать меня туда, – произнес Джон.
– В качестве контраста к тому небольшому приключению, которое случилось на прошлых выходных.
– Я думал, мне не стоит спешить? Кроме того, я ничего не понимаю в операх.
– Опера – это не главное. Я имею в виду, что вам стоило бы познакомиться с Агнелли. Он интересный человек. У него есть стиль, grandezza[22]… Настоящий джентльмен. На нем можете вживую изучать предмет «Как обращаться с богатством». – Он усмехнулся. – Фирма «Феррари», кстати, тоже принадлежит ему.
Teatro alla Scala вырос перед Джоном, похожий на дворец в светло-коричневых и желтых тонах, когда он подъехал к нему на «роллс-ройсе» около половины третьего. Служители в униформе открыли перед ним двери и проводили его вместе с телохранителями в фойе мимо других посетителей. Среди римских колонн висел транспарант, возвещавший о том, что представление дается в честь стопятидесятилетия collaborazione Fernet-Branca[23], исключительно для приглашенных гостей. Внутри здания, несмотря на ранний час, было настолько темно, что были зажжены хрустальные люстры, красиво отражавшиеся в отполированном паркетном полу. Комнату наполнял приглушенный гул голосов, на серебряных подносах разносили бокалы с темно-коричневым травяным ликером, и Джону казалось, что многие смотрят на него, но делают вид, будто не знают его.
Его провели наверх по красному ковру к ведущему к ложам полукруглому коридору. Высокие наборные двери, высоко расположенные ручки, как будто раньше люди были великанами. А затем, окруженный своего рода свитой, его приветствовал Агнелли.
– Большая честь для меня, – произнес миллиардер, и это прозвучало правдоподобно.
У него были волнистые волосы с проседью, как у padrone, но он казался более живым и динамичным, как те люди, которые, несмотря на свой возраст, еще могут вызывать восхищение у женщин. Множество мелких морщин покрывали его оживленное лицо, свидетельствуя о бурно прожитых годах.
– Я вам не завидую, – заявил Агнелли, когда они вошли в ложу, а их телохранители договорились о распределении обязанностей. – Я знаю, что это такое – унаследовать состояние. Часто кажется, будто это деньги владеют вами, а не наоборот. Нужно бороться. Нужно прикладывать очень много усилий.
– Одна битва у меня уже позади, – вдруг сказал Джон. – Возможно, вы слышали об этом.
– Да. Внутри семьи. Это плохо. Но поверьте мне, это только начало.
Ложа была на удивление маленькой. В ней помещались только два кресла. Да и сам зал, круглый, с красными плюшевыми креслами в партере и шестью рядами лож над ними, похожими на куриные клетки, показался Джону неожиданно маленьким.
И неизбежно: опера. Агнелли слушал с благоговением; Джон смертельно скучал. Сцена была обставлена импозантно, на исполнителях – роскошные костюмы, а дирижер, которого звали синьор Риккардо Мути, как узнал Джон из программы, старался изо всех сил. И несмотря на это, Джон предпочел бы рок-концерт, быть может, «Роллинг Стоунз» или Брюса Спрингстина.
Во время антракта они беседовали. Агнелли рассказал ему, что вскоре собирается отойти от дел и передать управление концерном своему племяннику Джованни Альберто.
– Однажды вам тоже придется задуматься над этим, – сказал он. – И это нелегко. Мой сын Эдуардо, к примеру, совершенно не годится на роль преемника. Слишком слабый характер. Перед тем как принять решение, он готов просить совета у звезд или ясновидящего, и все разрушится в мгновение ока.
Впрочем, то, что он собирается отойти от дел, не ощущалось совершенно, напротив, Агнелли казался их центром. Каждый миг подходили благородные господа в сопровождении элегантных дам, пожимали руку промышленному магнату, который после этого представлял их Джону Фонтанелли. Джон тоже вежливо пожимал руки: крепкие, жадные, вялые, грубые, целовал руки дамам, как учила его синьора Орсини. Встречал радостные и враждебные взгляды, заинтересованные, тупые, оценивающие и приветливые.
– Гинар, – представился худощавый француз. – Жан-Батист Гинар. Очень рад, монсеньор Фонтанелли.
– Жан превратил свою страсть в профессию, – пояснил Агнелли. – Можно ведь так сказать, Жан? Ему принадлежит верфь в Каннах. Он строит яхты.
И словно сложилась картинка в стробоскопе, вернулось воспоминание. Кони-Айленд. Их игры на песке. Посмотришь на море – а там яхты, словно крохотные фигурки, и ты знаешь, что на них – богачи. Сказочные существа. Не те, с кем можно повстречаться. Богачи сказочным образом отделены от обычной жизни, они ближе к ангелам, чем к людям.
И они жили на яхтах.
– Очень рад, – сказал Джон, пожимая руку строителю яхт Жан-Батисту Гинару.
– Яхта?
Грегорио Вакки посмотрел на стол, заваленный проспектами, газетами и книгами, так, словно Джон и Эдуардо разложили здесь собрание самых омерзительных порножурналов. Вопрос был задан обычным тоном, но настолько строго, что был похож на крик. Даже сторожевая собака, лежавшая снаружи на лужайке, навострила уши.
– Яхта, и что? – раздраженно ответил Эдуардо. – Джон – богатый человек, а богатому человеку нужна яхта.
– Вздор, – безжалостно заявил его отец. – Бессмысленная роскошь. Владеть яхтой – все равно что стоять под проливным дождем и рвать на кусочки тысячедолларовые купюры; уж не помню, кто это сказал.
– Джон может рвать тысячедолларовые купюры до конца своих дней, если захочет.
– Не понимаю, как это может помочь исполнить пророчество.
Эдуардо закатил глаза.
– Это просто бред! Ты же не можешь делать вид, будто какая-то яхта окажется слишком дорогой для Джона. Он может купить себе «Королеву Элизабет», если захочет!
И в этот миг редкой драгоценной ясности, подобной той, что охватывает человека, когда он видит сон и вдруг осознает это, Джон понял, что в этот миг он должен принять решение, которое повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Он наклонился вперед с таким чувством, как будто все происходило в ускоренной киносъемке, потянулся через стол и выудил из всех проспектов корабельного маклера один, который запомнился ему еще раньше, – папку из белого картона с золотым тиснением, где лежала фотография самого большого из предлагаемых судов с подробным описанием: океанская яхта с двумя яликами и вертолетной палубой, укомплектована командой из двенадцати человек. Цена была заоблачной, равно как и расходы на ее содержание.
Он раскрыл проспект и поднял его повыше.
– Я, – твердым голосом, разрезавшим воздух, словно стальная плеть, – решил купить это судно.
Они смотрели на него: Эдуардо с широко открытыми глазами, Грегорио – с отвисшей челюстью. Никто из них не произнес ни слова. Наконец Грегорио протянул руку, взял проспект, молча просмотрел его с очевидным неудовольствием и вернул обратно со словами:
– Это ваши деньги.
«Да, – ликуя, подумал Джон, когда Грегорио шел к двери. – Вот именно!»
Декорации были идеальными. Момент – идеальным. Из офиса корабельного маклера через высокие окна, чистые, словно горный воздух, открывался вид на бухту Канн. На белоснежном мраморе стоянки для автомобилей в тени пальм припарковался «мерседес», который привез их из аэропорта. Они сидели в мягких, уютных кожаных креслах напротив письменного стола, сделанного из темной корневой древесины, величиной с два бильярдных. Картина, висевшая на стене за ним, была размером три на четыре метра. Яркая, пестрая и, вне всякого сомнения, подлинная. На самом маклере был костюм от «Эрменеджильдо Зенья», на ногтях – аккуратный маникюр, а на лице – сияющая улыбка.
– Само собой, мы позаботимся обо всем, – объявил он с той смесью небрежности и услужливости в голосе, которая вызывает доверие и желание иметь дело с тем, кто знает, о чем говорит. – Мы обеспечим вам причал
