Дуэль Агамурада с Бердымурадом - Георгий Костин
Бердымурад неотступно преследовал Агамурада недели полторы. Отыскать его не составляло труда. Достаточно было сосредоточиться, настроиться на знакомую душевную волну, и посмотреть ТУДА. И ТАМ мигом возникал бледный силуэт охотящегося с острогой Агамурада. Делать это было приятно и чрезвычайно интересно. Образ Агамурада не вызывал тошноты и никаким образом не был связан с ужасающим образом разлагающихся на солнце сомов, в которых омерзительно копошились белые трупные черви… Все эти полторы недели Бердымурад чувствовал себя в приподнятом состоянии духа. Даже ни разу не ощущал приступов тошноты. Он, конечно же, мог давно поймать Агамурада и, как положено, оштрафовать его, но не хотел этого делать. Но неотступно следовал за ним: на какие озера тот шел охотиться с острогой, туда направлялся с биноклем и он тоже. Ибо чувствовал, что Агамурад, в конце концо,в приведет его ТУДА, куда и он, Бердымурад, был свободно вхож до своего злополучного отпуска. За эти полторы недели Бердымурад душевно сроднился с Агамурадом настолько, что ближе человека у него теперь и не было на всем белом свете. И совсем не удивился, когда тот разъяренный его преследованиями сам изловил его у выхода из поселка, и, отведя в тень огромного айлантуса, устроил ему разнос. Бердымурад спокойно и где-то даже радостно все выслушал, и уверенно привел в ответ свои, кажущиеся ему безукоризненными, аргументы…
Агамурад понял, что договориться им мирно не удается и, вконец разъярившись от этого, предложил для разрешения конфликта дуэль. Бердымурад сразу же согласился: чувствовал, что ему надобно следовать воле Агамурада до самого последнего. А для себя сразу решил, если дуэль состоится, то выстрелит в воздух. А коли Агамурад метнет-таки в него острогу, и она острыми зубьями пробьет ему грудную клетку, то – пусть. Все равно смерть от остроги лучше, чем смерть от повешения. И уж наверняка лучше убить в себе гадливую тошноту и ту ставшую ненавистной злую силу острогой. Да еще убить так, чтобы эта злая сила и потрепыхалась немного на зубьях, а потом околела и безжизненно обмякла. А когда Агамурад, пораздумав, вообще, предложил ему не мысленное: стрелять в живую рыбу; то есть самому стать браконьером – Бердымурад согласился и на это… Отступать было некуда… Да и не хотел он отступать…
И вот теперь идя по дну высохшего водохранилища, чтобы выстрелить из табельного оружия в толстолобика, который должен будет выпрыгнуть из воды, Бердымурад чувствовал, что его ожидания оправдываются. Хотя реальность происходящего все больше и больше приобретала качество абсурдного сновидения. Но, нужно согласиться, чрезвычайного приятного, милого сердцу сновидения. И снись ему такое в действительности, он не захотел бы просыпаться. А проснувшись с большим сожалением, постарался непременно заснуть снова, чтобы хотя бы во сне продолжать как можно дольше полузабытую прежнюю сладкую жизнь. Абсурдно до нелепости в происходящем сейчас для него событии было все. И то, что он мирно шел плечом к плечу с Агамурадом, злостным поселковым браконьером, добывающим рыбу самым варварским способом – острогой, вместо того, чтобы бесцеремонно оштрафовать его и отнять у него острогу… Бердымурад даже отметил себе, что такой нелепой, но чрезвычайно благостной жизнь может быть только в раю, где мирно уживались и могли разгуливать бок о бок волк и олень…Также нелепо им встретился по пути невесть откуда взявшийся на водохранилище Сережа Ковин, который должен был вместе со всеми студентами работать в стройотряде.
Нелепо звучал и разговор о детстве, который завели между собой Агамурад и Сережа. Вслушиваясь в него краем уха и время от времени подергивая головой, как бы отряхиваясь от обволакивающего наваждения, Бердымурад чувствовал, что, разговаривая между собой, они оба привычно смотрят ТУДА, а моментами даже и заходят ТУДА… Однако он слушал их несколько отстраненно, боясь направить свой внутренний взор ТУДА, куда они привычно и обыкновенно входили при разговоре. Дабы не вызвать в себе гадливую тошноту и омерзительное видение разлагающихся сомов. И со стороны выглядел высокомерным. Чувствуя это, стыдился, особенно перед Сережей, которого уважал за образованность и которого часто ставил в пример самому себе. Но когда тот нараспев стал читать свои стихи в прозе о детских впечатлениях, заслушался и незаметно сам для себя тоже вошел ТУДА. А когда опомнился и попытался отпрянуть ОТТУДА, боясь увидеть ужасающих сомов – было поздно. Раздутые сомы уже стояли перед его внутренним взором, и в них густо копошилась какая-то белая мелкотня. Хотя омерзительного запаха не было. Бердымурад отчаянно затряс головой, но образ раздувшихся сомов стойко держался в его сознании. Более того, от тряски сомы стали распадаться на части, а затем и вовсе рассыпались на мелкие белые шевелящиеся, будто живые длинные живчики… И когда Бердымурад невольно пригляделся к ним, то, к своему удивлению обнаружил, что это вовсе не белые трупные черви, какие виделись прежде, а – крохотные рыбные мальки… Которые, прытко шевелили плавниками и жизнерадостно расплывались в разные стороны…
Это неожиданное видение бурно обрадовало Бердымурада прежде, чем он что-либо успел подумать по этому поводу. Горло его перехватило судорогой, он напряг легкие, чтобы возобновить остановившееся вдруг дыхание. Но от недостатка воздуха и сильнейшего радостного волнения у него закружилась голова. Он закачался и, возможно, даже упал бы, но тутже что-то звонко и ослепительно лопнуло в нем… Следом в оглушающей тишине возник тихий мелодичный звон, словно вокруг головы зароилась мошкара. И уже в следующее мгновение в его расширившиеся ноздри мощной и властной волной хлынули запахи водохранилища, которыми он наслаждался до ухода в
