Индекс Франка - Иван Панкратов
— Самое главное для хирурга — попасть в слой.
Платонов приподнял брови, ожидая всего, чего угодно — каких-то сакральных знаний, прописных истин от великих хирургов прошлого; в крайнем случае, чего-то похожего на «ты сам догадаешься», но это…
— Да, — повторил дед, не отрывая глаз от Виктора. — Попасть в слой, как это ни странно. В нашей работе очень быстро понимаешь, насколько человек хитро устроен. При определённых условиях добраться в разные его закоулки совсем не сложно. Главное — точно войти в структуру раны и тканей. И как только отделил одно от другого, — неважно, на какой глубине — так все сразу становится ясно, просто и очевидно. И уже не нужен скальпель, достаточно пальца или «пуговки» на зажиме, чтобы просто разъединять… Именно поэтому я — да, уверен, и все остальные хирурги тоже — никогда не любил переделывать чужую работу. Там уже черт ногу сломит, непонятно что и где. Внутри словно бомба разорвалась.
В голове у Платонова вихрем пронеслись клинические случаи, попадающие под это описание; он видел каждого своего пациента по отдельности и всех вместе. А дед тем временем продолжил:
— … Но если ты думаешь, что попасть в слой — это только о тканях, то ты сильно ошибаешься. Для хирурга, как и для любого врача в принципе, очень важно попасть в другой слой. Чтобы рядом были грамотные коллеги, честные и принципиальные специалисты. Чтобы легко можно было отделить черное от белого, больное от здорового, добро от зла. Чтобы не шептались за спиной, не предавали, не подставляли. И если ты вдруг поймёшь, что вокруг тебя именно такие люди — считай, попал в слой. За него и держись. Правда, везение это редкостное — оттого и ценится дороже всего…
Дед внимательно посмотрел на Виктора и улыбнулся своей коронной насмешливо-серьёзной улыбкой из-под седых бровей:
— Ты запоминай, запоминай. Но как-то ты мало об учёбе рассказываешь. Да и о самом городе. В Ленинграде всё уже посмотрел за два года?
Он всегда называл Санкт-Петербург только так, и никак иначе. С каждым днём он становился все консервативнее в своих взглядах и воспоминаниях, и Виктор, единожды попробовав его поправить, понял, что взялся за безнадёжное дело.
— Там жизни не хватит — всё посмотреть, — честно ответил Платонов. — Но я стараюсь. Музеи, экскурсии, Кронштадт, Выборг… В Царское село съездил. Зимой, правда, но зато иностранцев не было.
— И кто же там тебя возит по городам и весям? — прищурился дед. — Друзья-курсанты?
Виктор порылся в галерее телефона и показал деду фотографию — смеющаяся молодая женщина в полушубке, сидя за рулём и опустив стекло джипа, смотрит в объектив.
— Вот. Зовут её Лариса.
Дед взял телефон в руки, надел очки, внимательно вгляделся. Платонов замер — он чувствовал, что сейчас может узнать о Ларисе что-то такое, чего сам он не мог разглядеть.
Не отрываясь от экрана, дед коротко спросил:
— Какие планы?
Платонов пожал плечами и признался:
— Жениться на ней хочу. Предложение сделал. Ехать за мной согласна.
На последней фразе дед поднял на Виктора глаза, но ничего не сказал. Платонов решил, что девайс можно забирать, протянул руку, но дед положил телефон на стол рядом с собой и отвернулся в сторону окна.
— Дело твоё, конечно… — тихо сказал он, подумав немного. — Собрался столичную невесту сюда привезти? Не знаю, не знаю…
Он постучал пальцами по подлокотнику кресла и сурово спросил:
— Ты сам-то потянешь такую? Молодой офицер из Академии, в гарнизонном госпитале, с дежурствами, командировками, построениями? Она это понимает? Или она в Ленинграде военную службу видит только тогда, когда ты в патруль в шинели уходишь?
— Дед, ты пессимистично на всё смотришь, — Виктор взял телефон. — Бабушка же как-то всё это с тобой выдержала. И гарнизоны, и Курилы…
— Мы с ней на фронте одну грязь месили, — дед в сомнениях покачал головой. — А свадьба у нас… Да какая свадьба, так, регистрация — была в колхозном сельсовете в деревушке во время наступления. Названия уже и не вспомню… Из всей красоты там — цветок в кадушке у входа. Распутица весенняя; вошли, грязными сапогами натоптали, расписались, обнялись — а через десять минут нас уже бомбили. И ни сельсовета не осталось, ни записи в журнале. Мы после войны это дело восстановили, но мужем и женой друг друга считали с того дня в сорок втором году… Вы теперешние — так можете? Ты-то ладно, в тебя я верю. В неё — не очень, уж извини.
Дед протянул руку за одной из книжек на столе, открыл её, как показалось Виктору, на случайном месте и погрузился в чтение, забыв про очки, а ведь без них он не брал книг в руки уже лет десять или больше. Платонов хотел немного выступить в защиту своей избранницы, уже набрал для этого в грудь воздуха, но понял, что дед будет его игнорировать и делать вид, что книга заинтересовала не на шутку. Оправдательная речь сорвалась, не начавшись. Виктор расслабленно откинулся на диване и уставился в потолок.
В чем-то дед был прав. Лариса была самой обыкновенной медсестрой. Она непонятно для чего закончила медицинское училище и не работала по специальности ни дня. Платонов поначалу очень надеялся, что её познаний в медицине хватит, чтобы понимать своего будущего мужа и особенности лечебного процесса и армейской жизни, но пару раз уже спотыкался о то, как Лариса реагировала на его патрули и дежурства в Академии. Она не принимала их всерьёз и обижалась; правда, погасить этот поток красноречия возмущённой невесты ему пока удавалось на первых же минутах вполне доступными для влюблённой парочки способами, но вот что будет дальше? Виктор так и не понял, что побудило её поступать в медучилище, о котором она восторженно рассказывала лишь одно — как провоцировала короткими халатами и высокими каблуками все мужское население хирургического отделения одной из городских больниц, где проходила практику. О том, что попутно она нажила себе ещё и врагов среди женского состава, можно было только догадываться, но Виктор предпочитал об этом не спрашивать.
В общем, он добивался сейчас руки и сердца молодой женщины, вынесшей из медицины лишь эротический подтекст, совершенно при этом не вникая в особенности лечебной работы (хотя диплом у неё был красный, что повергало Платонова в ступор — он никак не мог увидеть во всем этом какой-то связи). Закончив училище, Лариса тут же устроилась работать официанткой в ночной клуб, где за несколько лет выросла сначала до бармена, потом до администратора, а когда её «Лексус» едва не лишил Виктора жизни неподалёку от Академии, она была уже заместителем коммерческого директора. Рост по карьерной лестнице она никак Платонову не комментировала, а он сам старался об этом не думать, потому что временами мысли появлялись всякие, в том числе и не очень красивые.
Речь о том, чтобы после выпуска ехать с мужем на другой конец Вселенной, они уже заводили — и Лариса снисходительно соглашалась, но Платонов не верил ей до конца. Да, похоже, он и себе не верил.
И, как выяснилось через несколько лет — не зря…
2
Наши дни
— Какая медсестра лучше, по-вашему? — Москалёв закрыл за собой дверь ординаторской и остановился на пороге.
— Смотря что такое «лучше», — не отрываясь от компьютера, сказал Лазарев.
— Да, уточни вводные, — по-военному попросил Виктор.
Москалёв задумался, не отпуская дверной ручки.
— Безусловно, это касается работы, — наконец, сказал он. — Внешние данные не обсуждаем.
— А зря, — Лазарев пару раз щёлкнул мышкой и развернулся в кресле. — Потому что иногда, знаешь, хочется в коридор выйти, чтобы глаз порадовался.
— У нас и такие есть, Алексей Петрович, — засмеялся Платонов.
— Это ты про студенток? — прищурившись, спросил заведующий.
— Конечно. Вы же их не видите просто. Они с вами по рабочему графику не пересекаются, — Москалёв наконец-то прошёл и сел на диван. — Но меня сейчас интересуют исключительно деловые качества.
— Кто-то накосячил? — Платонов оставил работу с историями болезни. — Кто, как?
— Да я не об этом, — сложив руки на груди, ответил Михаил. — Я про квалификацию, инициативу. Про лень человеческую. Про самоуверенность. Про стаж и опыт.
— Тогда это просто, — Виктор протянул руку к чашке кофе, сделал глоток. — Идеальная медсестра — двадцати
