Желчный Ангел - Катя Качур
– Без телефона, – сказала Тхор, ехидно загибая пальцы, – без денег, без ключа, без носа.
– Увы, – не сопротивлялся писатель. – Вряд ли ты скажешь мне что-то более хлесткое, чем то, что здесь произошло.
– Более хлесткое? – подняла обе брови Мира. – Твоя квартира настежь открыта, а Жюли сбежала.
– Что? – подавился Греков, затушив сигарету об пол. – Что? – заорал он, молниеносно вскочив и кинувшись в кухню за одеждой.
В секунды писатель натянул на себя брюки и свитер, а затем метнулся в коридор, запихивая в ботинки босые ноги и натягивая куртку. Через минуту он уже несся вниз по лестнице, наполняя подъезд гулким звуком надрывного бега.
– Ну что, – обратилась Мира к Маргарите, – поняла, кто его истинная любовь?
– Господи, куда он так рванул? Кто такая Жюли? – Марго держалась за виски ладонями, пытаясь унять накатившую боль.
– Это его кошка. Единственное существо, способное вызвать у Грекова настоящую привязанность.
– Она что? Правда сбежала?
– Понятия не имею. Я еще не была в его квартире. Но нужно же было как-то привести его в чувство!
Мира обняла подругу, кивнула голому Вадику и скрылась за дверью.
«Господи, она посвятила этому дураку всю свою жизнь», – только и подумала Марго, поднимая с залитого красного пола писательские носки и поднося их к носу Вадима.
– Как это называется, а? – спросила она, словно бы хирург был нашкодившим котом.
– А что, классный мужик, – пожал плечами слегка расплющенный Вадик. – Мятежный немного. Но планку держит зачетно. И удар хороший.
Маргарита закатила глаза, повесила Грековские носки на плечо жениху и с туманной от боли головой в изнеможении рухнула на диван.
Глава 21
Уборщица
Обнаружив Жюли на месте, Греков опустился на колени и зарыдал. Он не понимал, что на него нашло, за каким хреном вообще пошел в дом к Маргарите, зачем привязался к хирургу и затеял это мальчишеское соревнование и гнусную драку.
Он включил холодный душ и подставил лицо под струи, будто пытался смыть с себя едкий позор. Нос и щеки горели, но еще горше пылало сердце, пропитанное жгучим стыдом.
В ванную комнату постучала Мира.
– Ты живой?
– К сожалению, да, – ответил Греков, но вода заглушила его слова.
– Пришьешь нос и отправишься в санаторий за Урал. Лечиться от алкоголизма. Точка.
Позже, отлеживаясь в клинике с трижды залатанным носом, Сергей Петрович снова и снова прокручивал события того злополучного дня. Вот он задремал с мыслью о неведомой Габриэли Афанасьевне. Потом серое пальто, розовый шарф Маргариты, затем пушистые тапочки в ее коридоре, курица, руки Вадима в приправе и жире с красивым кольцом на левом безымянном пальце. Зеленые глаза Маргариты, серые жемчужины в ушах под светлыми локонами, два крестьянина Малевича на стене. Ровное дыхание хирурга в планке, под которое он безропотно подстроился, бредовая лекция Маргариты о какой-то самооценке и роли женщины, боль вокруг носа, капли крови на полу, ледяная вода сверху, сигарета, Мира, ужас от потери кошки и, наконец, счастье – живая и невредимая Жюли.
Уткнувшись взглядом в белую стену и повторяя эти воспоминания под капельницей, Сергей Петрович не мог понять, откуда взялось серое женское лицо. Незнакомое лицо, которое стояло перед глазами, но не вписывалось в череду событий. И лишь когда медсестра вколола ему в ягодицу особо болезненный укол, вспышка памяти высветила эту фигуру – усталую, в сером халате, с пучком жидких волос, собранным высоко на макушке. Ею оказалось уборщица, которую он чуть не сшиб, несясь с тринадцатого этажа по лестнице вниз. Она мыла полы деревянной шваброй, по старинке на перекладину была наброшена тряпка из толстого трикотана. Чтобы пропустить летящего Грекова, уборщица вжалась в стену, но писатель все же поскользнулся о мокрую ступеньку и грохнулся, сильно ударив копчик.
– Да что ж ты, миленький, держись! – Она взяла его под локоток и попыталась поднять.
Писатель изумился тому, какой она была легковесной и бессильной, но серые глаза смотрели по-доброму, и губы расплылись в искренней улыбке.
– И нос разбил, что стряслось-то? – спросила она.
– Да все наперекосяк! – тремя словами высказал он самую суть проблемы.
– Бывает, голубчик, бывает. – Она погладила его по щеке мягкой ладонью. – Главное, все поправимо.
– Думаете, поправимо? – удивился Греков.
– Конечно! – заверила поломойка и снова грустно улыбнулась. – И жизнь впереди, и любовь, и победы. Главное – здоровье, верно?
Вот тут случилось странное. То ли на башку повлияли удары Вадима, то ли еще не рассосалось спиртное, то ли сигарета так подействовала на некурильщика, но фигура уборщицы вдруг спроецировалась на белую стену подъезда и повисла в прозрачной дымке.
Греков в изумлении перевел взгляд со стены на женщину, но картина не изменилась: уборщиц было две. Одна – плотная, прямо рядом с лицом, вторая – стекловидная, на стене.
«Белая горячка», – мелькнуло в голове писателя.
– Как вас зовут? – зачем-то спросил Греков.
– Ия. Ия Львовна, – ответила она.
– Сил вам, Ия Львовна, – пробормотал Сергей Петрович и рванул дальше.
– Не упади, милый, – крикнула она вслед, – ступеньки кое-где еще мокрые!
На первом этаже Греков на секунду поднял глаза и увидел, как женщина смотрит на него сверху, облокотившись локтями на перила. Над ней в воздухе висела в точь такая же фигура.
«Допился», – ужаснулся Сергей Петрович, выскочил во двор и тут же забыл о странном эпизоде.
К чему эта встреча всплыла в голове, Греков до конца не понимал. Наверное, к тому, что Мира права и пора лечиться от зависимости.
Он дал согласие на уральский санаторий и мысленно готовился к унылым вечерам в компании завязавших алкоголиков.
Вернувшись после клиники домой, Сергей Петрович без удовольствия собрал чемодан и в поиске нужных документов напал на обувную коробку со старыми вырезками и какими-то дневниками прабабушек, которые давно пытался расшифровать, но не доходили руки.
«Возьму с собой», – подумал он.
Еще мама учила его в плохом настроении пытаться сделать полезное дело – постирать, погладить, разобрать полки.
«Глядишь, – говорила она, – настроение вернется, а дело сделано! Вот где радость-то!»
Греков высыпал содержимое коробки в плотный целлофановый пакет, обхватил канцелярской резинкой крест-накрест и положил в чемодан поверх черных носков.
«Носки, – застонал писатель. – Забыл у Марго носки. Вот позор! Хоть бы на них не было дырки…»
Что бы Сергей Петрович ни делал, память отшвыривала его в тот постыдный мартовский денек, за который, казалось, никогда не удастся оправдаться.
* * *
Наутро после вынужденной планки и драки с бывшим пациентом Вадим Казаченко опаздывал на работу и, не дождавшись в час пик лифта, побежал вниз по лестнице. Где-то в середине пути между этажами он застал испуганного Тимошу, который поддерживал за подмышки женщину в сером халате.
Хирург тут же узнал в ней уборщицу Ию Львовну. Она часто мыла полы на его площадке и тепло улыбалась при встрече. В общедомовом чате однажды жильцы сбрасывались ей на новый пуховик, поскольку старый кто-то упер с подоконника, пока она оттирала подъезд.
Вадим трепетно относился к любым уборщицам, вспоминая маму, всю жизнь за три копейки намывающую чужие помещения. А потому сам купил добротное пуховое пальто и попросил консьержку анонимно вручить Ие Львовне.
– Что с ней? – Хирург бросился на помощь, усаживая женщину на низкий подоконник.
– Опять потеряла сознание, – всхлипывал фрик. – Говорил же ей: бросай работу, я прокормлю. Но она упертая!
Белая, как саван, Ия Львовна постепенно начала розоветь и приходить в себя, освобождаясь от рук мужчин.
– Все хорошо, Тимочка, уже все нормально. – Она поправила застиранной рукой жидкую прядь волос со лба и улыбнулась. – Я в порядке.
– Вы знакомы? – изумился Вадим, оттягивая нижний край глаза женщины и проверяя цвет слизистой.
– Это моя мама, – выдохнул фрик. – У нее онкология, а она все равно моет полы.
– Не говори ерунды, у меня ремиссия, просто душно в подъезде, вот я и упала. – Уборщица нарочито задорно вскочила, попыталась поднять швабру с пола, но вновь осела, не дотянувшись до черенка. Грязная вода в ведре отразила ее измученное лицо.
– Вызывай скорую, – приказал Тимоше хирург, прощупывая пульс. – Чего уставился?
– Не надо скорую, – упавшим голосом произнесла Ия. – Они увезут черт знает куда… Я лучше отлежусь. У меня такое бывает.
– Идите, Вадим Семеныч, – кивнул фрик, – у нее правда бывает. Я отведу ее домой.
– Отведи и вызови скорую, понял? –
