Шоссе Линкольна - Амор Тоулз

— Нравится. Но это не значит, что нравятся все его поступки.

— Как он раздал варенье Салли — такие?

Эммет рассмеялся.

— Это как раз нормально. Я о другом…

Билли продолжал смотреть на него, а Эммет подыскивал подходящий пример.

— Помнишь, Дачес рассказывал, как они убегали смотреть кино?

— Это когда они вылезали через окно ванной и бежали по картофельному полю?

— Да. Только Дачес рассказал не всю историю. Он был не просто участником этих побегов в город, он был заводилой. Это он все придумал, и он подбивал других сбегать, когда хотел посмотреть кино. И по большей части бывало так, как он рассказал. Если они сбегали в субботу вечером, часов в девять, то возвращались к часу ночи, и никто об этом не знал. Но однажды Дачесу очень захотелось посмотреть какой-то новый вестерн с Джоном Уэйном. А всю неделю шел дождь, и непохоже было, что перестанет, так что сговорить он смог только одного — моего соседа по койке Таунхауса. Не успели они пройти половину поля, как хлынул дождь. Промокли, ботинки вязли в грязи, но они не остановились. Когда дошли наконец до реки, — а она взбухла из-за дождей, — Дачес передумал и сел. Сказал, что холодно, сыро, он устал и дальше не пойдет. А Таунхаус подумал, в такую даль зашли, он не повернет назад. И поплыл через реку, а Дачес остался.

Билли кивал, слушая рассказ, и сосредоточенно морщил лоб.

— Все бы обошлось, — продолжал Эммет, — но когда Таунхаус уплыл, Дачес решил, что он устал, совсем промок, замерз и пешком обратно не пойдет. Он вышел на ближайшую дорогу, проголосовал, его подобрал пикап, и он попросил подкинуть его до кафе чуть дальше по дороге. Единственная затыка — водителем пикапа оказался свободный от дежурства полицейский. И повез он Дачеса не в кафе, а повез к директору колонии. И Таунхауса, когда он вернулся в час, уже ждали охранники.

— Таунхауса наказали?

— Да, Билли. И строго притом.

Чего не рассказал брату Эммет — у директора Акерли было два простых правила, когда речь шла о «самовольном нарушении». Первое правило: ты можешь заплатить за него либо неделями, либо поркой. Затеял драку в столовой — либо три недели добавлено к сроку, либо три удара хлыстом по спине. Второе же правило — поскольку ребята-негры вдвое хуже приспособлены к учению, чем белые, им уроки должны быть вдвое длиннее. Так что, если Дачесу добавили к сроку четыре недели, то Таунхаус получил восемь ударов хлыстом — прямо там, перед столовой и перед общим строем.

— Дело в том, Билли, что Дачес полон энергии, энтузиазма — и добрых намерений тоже. Но иногда его энергия и энтузиазм становятся поперек добрых намерений, а расплачиваться за это часто приходится кому-то другому.

Эммет надеялся, что это воспоминание немного отрезвит Билли, и, судя по его лицу, угадал.

— Это печальная история, — сказал Билли.

— Печальная, — подтвердил Эммет.

— Мне жалко Дачеса.

Эммет посмотрел на брата с удивлением.

— Почему Дачеса, Билли? Это же он втянул Таунхауса в историю.

— Это только потому, что вода в реке поднялась, и он не стал переправляться.

— Это верно. Но почему именно его тебе жалко?

— Потому что он, наверное, не умеет плавать. И стыдился в этом признаться.

* * *

Как и предвидел Эммет, вскоре после полудня работники железной дороги потянулись из ворот — обедать. Понаблюдав за ними, Эммет понял, что очень ошибся насчет того, где выбрал позицию ветеран. Почти у каждого выходящего что-то находилось для него — будь то пять центов или десять, или доброе слово.

Эммет понимал, что нужными ему сведениями, скорее всего, располагают те, кто выходил из административного здания. Они отвечают за расписание и погрузку-выгрузку. Знают, какие вагоны когда прицепить и к какому составу, и куда он отправится. Но Эммет к ним не подходил. Он ждал других: кондукторов, грузчиков, машинистов — людей, которые работают руками, с почасовой оплатой. Эммет инстинктивно чувствовал, что они скорее признают в нем своего — и пусть не преисполнятся сочувствия, но, по крайней мере, спокойно отнесутся к тому, что железная дорога с кого-то не получит за проезд. Но если инстинкт говорил ему, что обращаться надо к этим людям, разум подсказывал, что надо дождаться отставшего, одиночку: хотя рабочий человек, может, и согласится нарушить правила ради чужого, но скорее — когда он один, без товарищей.

Эммету пришлось почти полчаса ждать первого одиночку — рабочего в джинсах и черной футболке, по виду не старше лет двадцати пяти. Когда молодой человек остановился, чтобы закурить, Эммет перешел улицу.

— Извини, — сказал он.

Молодой человек помахал спичкой, чтобы погасить, оглядел Эммета и не ответил. Эммет выдал историю о том, что у него есть дядя в Канзас-Сити, машинист, его товарный поезд этим вечером должен остановиться здесь, в Льюисе, по пути в Нью-Йорк, но Эммет не запомнил номер поезда и время, когда он прибывает.

Когда Эммет увидел молодого человека, он подумал, что они почти сверстники, и это ему на руку. Но едва заговорив, понял, что ошибался. Тот всем видом показывал, что не хочет слушать.

— Да ну, — сказал он с кривой улыбкой. — Дядя из Канзас-Сити. Надо же.

Он затянулся и бросил недокуренную сигарету на мостовую.

— Будь хорошим мальчиком, пойди домой. Мама беспокоится, куда ты подевался.

Молодой человек неторопливо пошел прочь. Эммет встретился глазами с калекой, наблюдавшим за их разговором. Потом посмотрел на караулку: наблюдал ли за ними и охранник — но тот, откинувшись на спинку стула, читал газету.

Из ворот вышел мужчина постарше, в спортивном костюме, и остановился, чтобы переброситься приветливыми словами с безногим. Шапку он так сильно сдвинул на затылок, что непонятно было, зачем он вообще ее носит. Когда он пошел дальше, Эммет его нагнал.

Если не получилось со сверстником, подумал Эммет, то тут можно использовать разницу в возрасте.

— Прошу извинить меня, сэр, — почтительно сказал он.

Рабочий повернулся к нему с дружелюбной улыбкой.

— Да, сынок? Чем могу помочь?

Эммет повторил историю про дядю, человек выслушал ее с интересом, даже чуть подавшись к Эммету, как будто хотел не упустить ни слова. Но, когда Эммет закончил, он покачал головой.

— Рад бы помочь тебе, друг, но я их только сцепляю. Не спрашиваю, куда они поедут.

Он пошел дальше, и Эммет примирился с мыслью, что нужен какой-то другой план действий.

— Эй, слушай, — окликнул его кто-то.

Эммет обернулся — это звал нищий.

— Извини, — сказал Эммет, вывернув карманы штанов. — У меня ничего нет.

— Ты не понял,