Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
– Я её понимаю, – бесцветным голосом сказала Олька, к концу месяца пришедшая с коляской «погулять» в библиотеку.
– Что ты понимаешь? – почти взорвалась я.
– Ну… хочется же с хорошим парнем встречаться, – не глядя мне в глаза, проговорила она.
– Угу. С хорошим парнем. Да. Конечно.
Я даже не стала развивать тему.
А через несколько дней произошло вот что.
Прекрасным солнечным деньком Олька опять гуляла с ребёнком. И не абы где, а рядом с домом его отца. С тайной надеждой, наверное, что вот глянет на сынка, и…
О, глупость женщин всех времён!
Он и вышел через какое-то время. И даже прогулялся рядом с коляской. И даже принял у Ольки тугой свёрточек с крепко спящим малышом, зажмурившим оранжевые реснички. И даже поулыбался, вглядываясь в безмятежно сопящее личико.
А потом увидел ту. Которая шла навстречу вместе с подружкой.
И… почти бросил в коляску маленькую спелёнутую гусеничку. И заорал не своим голосом, чтобы та слышала:
– Забери это!.. Зачем ты мне суёшь…
Вот тогда уже было всё.
…Экзамены наш бывший хахаль сдал еле-еле. Трояки ему, конечно, поставили, но ни один учитель не отказал себе в удовольствии просклонять его фамилию, когда объявляли результаты. «Ужасно», «безобразно», «тупо», «неописуемо» – летело со всех сторон после каждого экзамена. Учительница русского языка всенародно обозвала его сочинение «наскальной живописью, не поддающейся расшифровке».
Родители были потрясены. Они рассчитывали, по крайней мере, на четвёрки… Документы пришлось подать в местный техникум, куда принимали без экзаменов.
Ольку к школьным экзаменам тоже допустили. Сдала она всё превосходно. Привычка справляться с двумя контрольными, с двумя сочинениями, сослужила отличную службу. Она незаметно появлялась, моментально писала работу или шла отвечать билет без подготовки. И исчезала. Даже ребёнка не надо было приносить на кормление.
В августе они с матерью и сынком уехали в областной центр. Там Олька сдала экзамены и поступила в университет на филфак.
…В сентябре маленькая семья уезжала насовсем. Как-то удалось обменять их просторную трёхкомнатную квартиру в нашем городке на хрущёвку-однушку «там». И это было правильное решение.
Олька пришла прощаться. Одна. Волосы давно перестала красить, и они полыхали оранжевым костром. Изменилась, конечно. Постройнела. Совсем перестала болтать, говорила только по делу. Глаза потеряли свой всегдашний выпуклый блеск; они стали как будто глубже, прозрачнее, как спелые виноградины сорта «дамские пальчики» с просвечивающей сердцевинкой.
Прощались мы недолго, прямо на крыльце библиотеки. А потом она повернулась и пошла. Огненные волосы пылали, как древесина ольхи на свежем спиле…
А я смотрела вслед и думала о том, чтобы дай бог её горение не иссякло, костёр не погас и отдавал тепло так же, полной мерой, щедро, самоотверженно.
…Только тому, кому оно действительно нужно.
Оля
Оля жила со мной в одном подъезде.
Знакомы мы были шапочно, как соседи, – работала она где-то в горторге, или как там эта организация называлась, теперь уже и не помню. Контора находилась далеко от нашего жилья, добираться надо было на автобусе, всегда до отказа набитом, а он ходил как хотел. Тяжело – не то слово.
Дело в том, что Оля довольно сильно прихрамывала на правую ногу, ещё со студенческих лет. Результат глупости несусветной. Ходили в лес с палатками на три дня, натёрла на ноге кровавую мозоль – подумаешь! Пластырь, зелёнка. А оно вон чем обернулось… Сепсис, потом почему-то затронуло кость. И пошло-поехало. Чуть ногу не потеряла. Девчонки рассказывали, как мужественно она всё переносила – операции, многочисленные перевязки, когда гной чуть ли не ложками из раны вычерпывали. Не пикнула ни разу.
Вот и теперь так же, ходила, ездила на любые расстояния, нисколько не жалея себя, не требуя поблажек, только переваливалась, как уточка. В доме, кстати, жила на последнем этаже – четвёртом, хотя, наверно, имела право по своему заболеванию на нижний… Не пошла просить. Как всегда. Топала на свой верхний с поклажей и вечной улыбкой. «За секунду до падения» – почему-то сразу приходило в голову, как только я её видела.
Помощь Оля не принимала никогда.
– Да ты что!.. – с улыбкой кричала она своим звонким голосом. – Здесь же нету ничего! Да это объём такой просто у пакета, а по сути – он пустой.
– Не хочет привыкать ни к каким поблажкам, – как-то сказала её подруга. – Знает, какая жизнь ожидает. Всё самой придётся…
Самой пришлось, правда.
Познакомились мы с ней совсем ещё зелёными.
Молодых специалистов на заводе в те годы было полно – жили дружно, весело, ходили друг к другу в гости. У нас с Олей были разные компании, но иногда мы пересекались – на общих днях рождения в общаге, например, когда веселье перетекает из комнаты в комнату. Сами мы в ней там не жили, но друзей общежитских было – полно, ну и…
У Оли был удивительный голос – высокий, «соловьиный», с трелями, очень похожий на Ахмадулинский. Инструмент отчаянной нежности и бесшабашного веселья. С неожиданно драматичной, срывающейся ноткой в самом конце фразы, что странно волновало, заставляя вздрагивать сердце. Я иногда, закрыв глаза, просто слушала его звучание и думала, что, будь мужчиной, влюбилась бы в один только голос. И женилась, чтобы наслаждаться им всю жизнь…
Она и внешне такая же была – весёлая и нежная. Нельзя сказать, что красавица – неидеальный нос, слишком тонкие губы… Но! Изумительный, цвета снегириной грудки, акварельный румянец и главное – две славные ямочки на обеих щеках. Живые, меняющие глубину. Глаз было не оторвать, когда она смеялась. А смеялась она почти всегда. Соловьиная трель смеха и два милых углубления на щеках просто притягивали взгляд к её лицу.
Девки наши сплетничали, обсуждали местных красавцев, сочиняли себе будущих кавалеров: кому требовался непременно рост, кому мозги, а кому – просто чтоб не пил… Высказывали соображения о любви, о верности. Глупые, банальные, выпендрёжные… А Оля только хохотала, вскидывая высокие брови. И ни-ког-да…
Предполагала ли она будущее счастье для себя – я просто не знаю. И никто не знал.
А любовь явилась не запылилась – да в виде такого завидного парня – высоченного белокурого красавца, молодого специалиста, только-только вернувшегося на предприятие после института. Известной, уважаемой на заводе фамилии.
Как там у них
