Mittelreich - Йозеф Бирбихлер
– Чего? – завопил тот в ответ. – Хочешь в такую погоду выгнать меня на озеро? Тебе этот торговец совсем голову прострелил, что ли?
Под торговцем он подразумевал Шнаппа, который начинал как торговец, прежде чем переквалифицироваться в парикмахеры. А Штайф, прибывший из Санкт-Хауптена по озеру на буере марки «Самопал» с переделанным подвесным лодочным мотором, который он пару дней назад выторговал у американцев за ящик сига, дружил с Фихтнером, парикмахером из Санкт-Хауптена. У того стриглись все жители Зеедорфа, пока не появился Шнапп. С тех пор как Шнапп начал предлагать те же услуги, Фихтнер нес большие убытки, поэтому Штайф и набросился так яростно.
Теперь уже все обратили внимание на вопли и пытались успокоить разгневанного хозяина.
– Нельзя его выгонять!
– В такую погоду!
– А если со Штайфом что-нибудь случится!
– Он же пьяный, это будет на твоей совести.
Хозяин, будучи человеком кротким, понял, что так и есть, и не стал выгонять с праздника убежденного нациста Штайфа, после того как тот закрыл окно на задвижку.
Между тем ветер настолько усилился, что уже стало известно о повреждениях. Хозяин поднялся на сцену и громко обратился к гостям, ожидавшим церемонии награждения:
– Нам придется отложить объявление победителя. На берегу озера ветер сломал дерево, оно рухнуло на дорогу, сначала нужно убрать его и освободить проезд. Музыканты, играйте! Веселье не должно угаснуть.
Он сошел в зал и разыскал Валентина и Виктора, которые раздавали пиво. Они взяли в мастерской большую пилу и два топора и спустились к озеру, где предстояло выполнить опасную работу, в любую минуту буря могла вырвать с корнем еще дерево или сломать толстую ветку, а это могло привести к переломам или даже к гибели кого-то из них, а то и всех троих.
У озера на участке к югу от дома буря – вот беда! – с корнем вырвала огромную рябину, которая последние сто лет тенью защищала купальщиков от солнечных ожогов и загара, а сейчас лежала поперек улицы. Скоро, когда растает снег, хозяин посадит новое дерево, но пройдет не меньше тридцати лет, прежде чем оно станет дарить такую же обширную тень, как старое. Впрочем, за эти тридцать лет в моду войдет загар, и право рябины на жизнь будет оправдываться уже не практическими, а ностальгическими и эстетическими соображениями.
Спокойно и при этом энергично пилили хозяин и Валентин двухсотлетний ствол, пока могучее дерево не распалось надвое. Они переместились на другую сторону улицы, к кроне, и начали все сначала. Виктор убирал сломанные ветви с проезжей части. Закрытый керосиновый фонарь давал достаточно света, пусть и скудного. Не прошло и пятнадцати минут, как пила второй раз вгрызлась в здоровую древесину. Они втроем оттащили с помощью веревки, захваченной на сеновале, распиленный трехметровый ствол на обочину, освободив проезд. Впрочем, на дороге никого не было. В такую бурю никто не отваживался выйти из дома.
Гости, празднующие карнавал в усадьбе, тоже не собирались выходить. Сквозь рев бури долетали крики: «Хозяин! Да сколько можно ждать пиво!» Панкрац отослал Валентина и Виктора обратно.
Хозяин очень тревожился. Свидетелем такой сильной бури он еще не становился. Ему было не по себе. Хоть Панкрац и был не из пугливых, стихия так разбушевалась, что он волновался за дом. Со стороны Шлеенвинкеля между Клостерридом и Цайзелбергом налетали мощные шквалы и запутывались в кроне другой большой рябины, которая широко раскинулась над дорогой. Если ее корни тоже не выдержат, она рухнет прямо на дом. Страшнее всего был грохочущий рокот несуществующих волн, бьющих о берег: озеро замерзло, буря неутомимо носилась надо льдом, и казалось, что над гладкой ледяной поверхностью она набирает большую скорость и силу, чем если бы внизу была открытая вода. Разбушевавшийся сухой ветер разрывал облака, в просветах на секунды показывался месяц, который искаженно отражался в черном блестящем льду и во встревоженных глазах Панкраца. То и дело резкий, сухой треск разрезал тишину ночи, над озером он превращался в скулящий и завывающий свист, заставляющий содрогаться до мозга костей: от ветра стал ломаться лед. Когда отколются первые льдины и появится вода, ураган погонит сталкивающиеся и наезжающие друг на друга льдины к берегу, воздвигая массивные айсберги. Ни один причал, ни один лодочный сарай, ни одно береговое укрепление не выдержит. Панкрац это хорошо знал. Он наблюдал однажды подобное на Сретение. Все, что оказывалось у льда на пути, сровняло с землей.
Он стоял, наклонившись вперед, на мостках у лодочного сарая, щурился и вглядывался в темную гладкую поверхность. В полосах пыли через замерзшее озеро неслись снежинки и ледяные кристаллы, кусая и обжигая лицо. Внимание Панкраца привлек скрежет. Где-то далеко на озере твердое дерево билось о твердый лед, звуки ударов переходили в шипящий скрежет. Это сопровождалось звонким треском ломающегося льда. Сливаясь, шумы создавали хрупкий, почти неслышный звук пронзительной гармонии, когда треск и его отзвуки заканчивались на противоположном берегу продолжительным свистом, сменяясь ревом ненасытной бури.
Из черноты ночи в неверном лунном свете вылетел небольшой плоский предмет, скользя и подпрыгивая, он танцевал на льду и по мере приближения приобретал очертания: лодка, ее сорвало на противоположном берегу – легкий ялик, который до морозов не вытащили на сушу. Напирающий лед разорвал цепь, и лодка, свободная, как ветер, который гнал ее по льду, неслась с неслыханной скоростью, какую никогда не смогла бы развить на воде при таком же ветре, даже с поднятым парусом. Впечатленный зрелищем, Панкрац был не в силах оторвать взгляд от бешеной гонки; он так увлекся бурей, что не чувствовал ни страха, ни тревоги. Казалось, грудь раскалывается, как лед на озере. Она была полна мировой скорби и самолюбия, полна ответственности и подавляющего чувства собственного «я»: «Рулевой, вахту брось, рулевой, ко мне давай… Погода прямо по Вагнеру», – важно думал он, тут лодка вылетела мимо мостков, стрелой понеслась к берегу и вертикально вверх по склону, затем с треском разбилась о рябину. «Чуть не зацепило, – подумал хозяин, – за малым, черт побери!» Отрезвленный, он покинул мостки, которые теперь казались небезопасными.
Панкрац побежал наверх к дому. Беспокойство терзало его. Запрокинув голову, хозяин обошел
