Возвращение в Триест - Федерика Мандзон
Она извлекает из архива фотографии, те, что пришли вместе c заметками корреспондентов, но не пошли в печать. Отец учил ее, что смысл происходящего надо искать в маленьких историях, не стоит смотреть на то, что происходит в столице, лучше слушать разговоры в деревенских забегаловках, в горных ущельях или на дорогах вдоль второстепенных границ.
Она листает страницы, статьи с первой полосы и второстепенные, читает каждую строчку в поисках детали, имени, топонима, происшествия без погибших и раненых. Находит Полог. Малюсенькая точка на карте, неподалеку от Мостара. Одна из деревень: каменные дома, поле, отвоеванное у густого кустарника, кресты с зажженными свечами вдоль дороги, местечко бедняков. По вечерам они приходят в забегаловку пить ракию, рюмку за рюмкой, и делать громкие заявления, которые никогда не претворяются в жизнь, злословить о соседях, а напившись, петь песни о том, как прекрасны лавки в Мостаре, тогда как трезвыми они их на дух не переносят. Несколько дней назад эти крестьяне под проливным весенним дождем, с зонтиками и в кожаных куртках, тут же промокших насквозь, вышли на дорогу и преградили путь танкам Югославской народной армии.
Альма останавливается.
Она больше не ищет интерпретации событий в статьях – что говорят об этом в Белграде? – а пытается откопать фотографии, проверить, были ли какие-то сюжеты об этом в югославских теленовостях.
Эта деревенька, которая, по сути, просто плевок на карте, представляется сценой из шекспировской трагедии с двумя армиями, которые вот-вот схлестнутся: с одной стороны – несколько десятков мужчин с зонтиками и строительные фургоны, поставленные поперек дороги и скованные друг с другом цепями, а с другой – колонна грузовиков югославской армии, танки и парни в защитных наушниках, на одном снимке видно грузовик, на котором громоздится желтый экскаватор. Другие фотографии: официальные лица из командования с красной звездой на пилотках и призывники в касках, закамуфлированных искусственными листьями, которые первый раз держат в руках оружие с настоящими пулями, крестьяне с мегафонами, в джинсовых куртках, жилетках из овечьего меха и плотных шерстяных свитерах.
Кто-то писал, что секретной депешей из столицы военных согнали из Мостара посреди ночи, грохот стоял не такой, как во время учений. Приказ был – метить на Сплит, чтобы разделить Хорватию на две части, но не все об этом знали. Эту новость сообщали хорошо информированные журналисты. Но неофициальные данные противоречили друг другу на одной и той же странице.
Позже Альме удастся раздобыть записи югославских теленовостей. На кадрах видна небольшая группа, не больше пятидесяти мужчин и несколько женщин, под дождем, они кричат: «Назад в казармы!», трясут кулаками. У военных есть приказ наступать. Но они не двигаются. Разве может армия стрелять в свой народ? Зачем им дали настоящие пули? – задаются вопросом мальчики в камуфляже, стуча зубами. Два дня под дождем, они заперты в бронетехнике, окна задраены, конденсат. Объяснять ситуацию командованию, на которое оказывают давление. Ничего не понимать. Ждать. Эти с зонтиками и мегафонами не расходятся даже ночью. Ночью экипировка весит, как средневековая броня, в кабинах грузовиков немеют согнутые колени, новобранцы даже подумать боятся о том, чтобы выйти в лес размяться и помочиться. А если там засада? Им что делать, стрелять? Грубая ткань штанов в паху кусается, голова падает на грудь и резко подскакивает от напряжения. Какого хрена они не дают им проехать? Они же Югославская народная армия. Самая сильная армия в мире. Разве не этому их учили в школе? Повторите все разом: мы должны жить так, будто сто лет будет мир, но быть готовы, если завтра начнется война[41].
Альма вспоминает дни на острове, отвесные лучи солнца и красный галстук на шее: дети, которые повторяли, что всегда готовы к войне. Быть может, кто-то из тех юношей в танках был с ней в те дни на острове, может, он тоже бросал цветы к ногам маршала в белых перчатках, который подставлял загорелую щеку, чтобы ее целовали.
Почему эти гражданские перекрыли им дорогу и теперь оскорбляют и прогоняют их? – с одинаковым удивлением задаются вопросом новобранцы и командование. Чего хотят эти мужики на дороге? От всплеска адреналина ноги становятся ватными, лучше уж сидеть взаперти внутри бронетехники.
На второй день в новостях показывают деревенских женщин: они занимались приготовлением еды всю ночь напролет и утром выходят из дома в толстых чулках и косынках на голове. Они проходят мимо своих мужчин и шагают к юношам из армии с плетеными корзинами и пластиковыми пакетами: в них крофне с джемом, бутерброды с чевапчичами и кофе, они забираются на каждый танк и наконец-то раздают всем что-то горячее. Один парнишка берет стаканчик от термоса и спрашивает:
– Это кофе с ядом?
– Это то, чем я кормлю сына, он тоже в армии, – слышит он в ответ.
Другой юноша отрывает клочок картона от коробки с боеприпасами и пишет на нем телефонный номер, протягивает пожилой женщине и просит позвонить его родителям и передать им, что с ним все в порядке. Многие следуют его примеру. Женщины плачут, понимая что-то такое, что мужчинам недоступно.
На фотографиях в газетах и в вечерних новостях показывают приезд боснийского президента Алии Изетбеговича, мужчины на баррикадах кричат в мегафон: «Алия! Алия!» Он дает им поликовать, а потом призывает пропустить народную армию. Группа крестьян из Полога, в основном хорваты, которых тут большинство, не расходятся. Какой-то францисканец поднимается на импровизированный помост и пытается выступить посредником.
Ночью открывается брешь. Ошеломленные новобранцы с онемевшими конечностями разогревают двигатели, смотрят на командующих в ожидании сигнала, они хотят убедиться, что теперь можно пройти. И проходят, бронетехника славной Югославской народной армии проезжает по улицам Полога, но теперь направляется не в Сплит, а сворачивает к высокогорной впадине Купрешко-поле, дальше от побережья.
Нагромождение фактов, которые сложно интерпретировать. Альма чувствует, что именно это происшествие, обошедшееся без жертв, в глухой деревушке где-то на Балканах, где не наберется и тысячи жителей, заставило ее отца примчаться домой.
Пока она склонилась над газетами и над ее головой дрожит неоновый свет, в редакции оживление: редакторы и международные корреспонденты выходят с совещаний, курят, пьют кофе, начинают укомплектовывать страницы. В комнату заходит только что вернувшийся корреспондент с Балкан, золотое перо редакции, вид у него удалой, как у всех репортеров, приехавших из гущи настоящих новостей.
Альма вскакивает и как бы салютует, тот отвечает на немецком и смеется:
– Девочка,
