Репутация - Лекс Краучер
Фрэнсис закатила глаза:
– Пожалуйста, не могли бы вы несколько дней подержать свое ценное мнение о мистере Кроули при себе, неблагодарные вы люди? Уж будьте так добры, потому что я хочу повеселиться и не хочу, чтобы меня выгнали на пустоши из-за ваших паршивых манер.
Погода была прекрасная. Солнечные лучи пробивались сквозь древесные кроны и время от времени проникали в карету, которая все больше удалялась от города, а пассажиры все пили и пили, и вина в бутылках на полу оставалось все меньше, а истории, что они рассказывали, делались все неприличнее.
От радости у Джорджианы горели щеки и кружилась голова – как все стало легко! Никто не смотрел на нее как на чужую, как на лишнюю, незваную гостью на празднике. Первые несколько недель знакомства с Фрэнсис девушка чувствовала себя словно на экзамене, будто пыталась заслужить свое место рядом с подругой, доказать, что она ее достойна, но это осталось в прошлом. Она получила свой приз, она добилась его и теперь могла спокойно развлекаться, не беспокоясь о том, что вдруг надоест своим друзьям и они высадят ее с сундуком на перекрестке – дожидаться вечернюю почтовую карету.
Ближе к концу путешествия тосты стали совсем нелепыми («За лозу, что породила виноград для этого вина!», «За собаку, что помочилась на лозу!»). Джорджиана умирала от голода: когда молодые люди подъехали к коттеджу по крайне ухабистой дорожке и повалились друг на друга, попытавшись выйти из кареты все одновременно, время завтрака давно миновало. Вслед за Фрэнсис выкатилась – и разбилась – полупустая бутылка, но мисс Кэмпбелл лишь рассмеялась и перешагнула через осколки, широко раскинув руки, словно собиралась подарить коттедж Джорджиане.
Строение оказалось больше, чем Джорджиана предполагала, почти с дом Бёртонов, и в присутствии тетушки девушка ни за что не осмелилась бы назвать его коттеджем. Беленые стены прятались под толстым слоем глициний и плюща. Кругом росли деревья, и, оглянувшись, Джорджиана еле смогла различить подъездную дорожку. Когда кучер выгрузил багаж и отбыл в город, друзья остались перед домом одни.
В таких домах принято наслаждаться утонченно-идиллической атмосферой, но в данном случае конечно же ничего похожего на идиллию не предполагалось.
Парадная дверь открылась, и на пороге возник Кристофер в невыносимо лиловой и наполовину расстегнутой рубашке. Приветствуя гостей, он воздел руки – в каждой было по бутылке вина. После того как вещи были занесены в дом, все пошли за Кристофером в маленькую переднюю, затем по узкому коридору и оказались на кухне, уже заваленной пустыми бутылками. Стол был уставлен тарелками: тонко нарезанное мясо, пирожные, сыры и хлеб – все готово к обеду.
– К востоку отсюда, примерно в получасе пути, есть скромное поместье, хозяева в нем почти никогда не бывают, и я нанял тамошнюю прислугу, чтобы мы не умерли здесь голодной смертью. Нам будут приносить три сытные трапезы в день, свежую воду, эль, к тому же здесь есть погреб, а в нем все необходимое для должной трапезы. – Кристофер махнул бутылкой на открытый люк в полу, из которого, похоже, совсем недавно вылез. – Боюсь, по дому слуги особо ничего делать не будут, так что придется вам самостоятельно себя обихаживать. Не падай в обморок, Смит. Одеваться будете сами, мыться будете сами. И задницы свои подтирать тоже сами.
Все взяли себе еды с тарелок, а Кристофер достал из погреба еще вина, вручил каждому гостю по бутылке, после чего они вышли через заднюю дверь в сад. Он совсем не походил на обширные ухоженные сады Лонгвью и представлял собой не более чем длинную узкую лужайку, обрамленную цветущими клумбами. За лужайкой начинались древесные заросли.
На траве уже расположились мистер Рассел и пара человек, которых Джорджиана помнила по приему в доме Джейн. Быстро окинув собравшихся взглядом, она отметила, что мистера Хаксли на лужайке нет. Джорджиана не позволяла себе всерьез надеяться, что увидит его. По ее замыслу, это должно было в случае чего помочь справиться с разочарованием.
Замысел не сработал.
Мужчины, похоже, начали партию в пэл-мэл[2], но внезапно утомились и, не в силах продолжать, попадали на траву, где стояли, и теперь валялись на покрывалах среди обручей, в одних рубашках, смеясь и попивая вино, некоторые все еще с молотками в руках. Поравнявшись с Джеремайей, Фрэнсис подняла над головой бутылку, точно трофей.
Оказалось, что приятелей мистера Рассела обоих зовут Джеймсами, и Джорджиана немедленно окрестила про себя того, что расположился поближе к ней, Яковом I, а того, что подальше, – Яковом II[3]. Джеймсы даже не потрудились поднять глаза на вновь прибывших, будучи всецело поглощены обсуждением различных достоинств своих лошадей. Соревнования по конному хвастовству Джорджиану нисколько не инте ресовали, поэтому она села с Сесилией, Джонатаном и Джейн, и какое-то время они закусывали в необременительном дружеском молчании, но потом участники лошадиной дискуссии совсем разбушевались.
Джонатан еле заметно кивнул в сторону Джеймсов и скорчил гримасу.
– Ставлю пять фунтов, что они втайне долбятся со своими обожаемыми коняшками, – заметил он громким шепотом.
Джейн фыркнула. Джорджиана, в жизни не слышавшая столь непристойного выражения, залилась от смущения краской, но мгновение спустя совладала с собой и улыбнулась.
– Ставка принята, – холодно сказала Джейн. – Но все шансы в твою пользу. – Она наклонилась к Джонатану и скучающим тоном продолжила: – Я тоже предложу ставку: готова биться об заклад, что они не только долбятся со своими лошадьми, но и называют их в честь своих матерей.
– Но он все же хорош собой, Джейн, – призналась Сесилия, словно не слыша, о чем они говорили.
Она не сводила глаз с того Джеймса, что был повыше ростом, как будто не было никакого конфуза в том, чтобы восхищаться человеком, которого минуту назад обвинили в скотоложестве.
– Не позволяй нам сбить тебя с пути, Сес, уверен, он богат как Крез, – сказал Джонатан. – Просто цапни его хорошенько, если вздумает кормить тебя
