Лето прошло - Ольга Владимировна Шлихт
Название – «Рыжая Ирэн».
Завершая второй круг, издалека увидел Ивана Петровича. Старик, худющий, кашляющий, волочащий ногу, а голова светлая. В курсе всего. Арнольда любит и, взяв под локоть, рассказывает новое, разведанное в Интернете. Четко, логично выводит на чистую воду Америку, Саркози, российские власти. В прошлый раз доказал как дважды два – Фукусиму вызвали американцы. Проводили подводные атомные испытания.
Догнать? Нет, неохота напрягаться в день, когда удача сама плывет в руки.
На выходе из парка – Сашина учительница с коляской. Смотрит в сторону. И черт с тобой. А муж где? В субботу-то? Не бросил еще? Или пьяный сидит дома? Учительница ненавидит Сашу, Арнольда, Лилю. На родительском собрании при всех унизила: мол, Саша не готовит домашние задания, отвечает невпопад и веселит класс. «Должен же быть предел наивности». Погоди – разберусь и с тобой. Не сегодня, не сейчас.
Лиля крикнула из кухни: «За картошкой сходишь? На обед не хватит». Саша сидел в своей комнате перед компьютером. Не играл, читал. Через него Арнольд узнал, что есть такая «Библиотека Кошкина». Скачивай, читай бесплатно. Потоком, рекой – о тех же магах и волках. Хилым ручейком – другое. Детские рассказики, воспоминания. Скука. Не тот возраст у Арнольда, чтобы привыкнуть к отсутствию бумаги и обложки. Но одно он понял: чтобы миллионы разом ахнули, надо в Интернет. Потому – напишет, разместит. Ахнут!
«Схожу! Через полчасика!»
В спальне диван собран, на столе старый компьютер. Ни пылинки на экране, на клавиатуре. Молодец, Лиля. За раздвинутыми занавесками – ясное синее небо, солнце, верхушка зеленого парка. Бодро застучал одним пальцем, еле успевая пригвождать слова, выскакивающие сами собой.
Я приехал в ресторан в час ночи. Бушевала гроза, и шофер нес надо мной зонтик до входа. Темный зал был пуст, и только у стойки бара было светло. Там сидели несколько человек. Я сразу узнал Ирэн по роскошным рыжим волосам. При виде тугих ягодиц, обтянутых красным платьем, меня охватило сладостное чувство. Но чья рука обвивает ее талию? Кэт! Опять Кэт! Это она сидит рядом и смотрит на Ирэн влюбленными глазами. Ирэн! Зачем ты мучаешь меня? Зачем говоришь, что тебя связывает с Кэт только дружба? Или это действительно моя беспочвенная ревность? И сейчас мы вдвоем поедем домой, и возле камина под звуки бури я буду ее раздевать, и она будет стонать от предвкушения. Я отчетливо увидел круглые колени под распахнувшимся халатиком.
«Халатик» Арнольд удалил и задумался над заменой.
До того как начать собирать ложечки, Арнольд рисовал яркие пейзажи по памяти и ездил продавать их на рынок.
Мирной погоды хватило на каких-то полдня. И на том спасибо. Кто просто не заметил, кто пользу извлек. Никому она не навредила, никого не расстроила больше, чем какая другая. Кроме тех, кому плохо и при солнце, и при дожде, то есть всегда. Из-за предчувствия, которое хуже боли: всеобщая бессмыслица притихла, но никуда не делась, как и собственная вина. Скоро яркий свет опять ударит по глазам, и будет совсем худо от чужого веселья. Или косматые тучи прижмут так низко, что уже не разогнуться и даже не поползти. А поскольку и разгибаться незачем, и ползти не к чему, то остается сделать окончательный вывод. Хотя – скорее всего, не сегодня, а как раз в дождливый ветреный день. «Господи, ни войны нет, ни голода, – скажет кто-то, – живи, кажется, и живи. И чего не живется?»
Пожиратель слив
Тесть ушел. Сидел часа полтора. Бормотал утешая. Мол, впереди много лет, будут еще и счастье, и удача. Главное – не падать духом. Быть поактивнее, понастойчивее. Время нынешнее и ему не нравится, но жить-то все равно надо. И работать. Дело не в зарплате. Еще говорил про женщин. «Вот считается, женщины должны терпеть. Да нет, и мужчины тоже. Без терпения – никуда. Она обиделась непонятно на что, кричит, или замолчала на неделю, а все равно – надо подладиться, смириться. Терпенья-то на самом деле не женщинам не хватает – мужчинам. Вот у меня, Саша, семейная жизнь тоже не сахар была, но ведь старался – бывало, и прощения просил непонятно за что. И вот – дочерей вырастили, столько уже лет вместе…»
Как же, знаю. Соня отца любила и уважала, а мать презирала за вздорность и несправедливость и немало о ней смешных и страшноватых историй рассказывала.
В жизнь тещи и тестя я никогда не вникал. Виделись редко, разве только летом к ним на дачу на полдня заезжали. Мне и этого сполна хватало. У них скворцы вишню поели, а у меня статья горит. Так что я просто принимал к сведению то, что рассказывала про родителей Соня.
Тесть когда-то был инженером. Его вроде ценили, награждали грамотами и заказами на праздники. Но в крупном обходили. Садовый участок получил далеко от Москвы, да еще не рядом с железной дорогой, и от автобуса полтора километра пешком. С женой и двумя дочерями жил в двухкомнатной тесноте. На машину за всю жизнь не накопил. Сейчас получал ничтожную пенсию и, прежде чем принять Сонину помощь, заставлял себя уговаривать, будто сам оказывал милость.
Смущенное лопотание тестя убаюкивало. Хотелось плакать и жаловаться.
Он вдруг запнулся, свернул голову набок и замямлил, заизвинялся так, словно собирался побольнее ударить: «Э-э-э… Глупо, конечно… Как бы поделикатнее выразиться… То, что я говорил, – это все правда. Стерпится – слюбится. И с работой, может, повезет. Но, если честно… Если в одной… сфере не ладится, в одной… области. Вы понимаете? Ну, в этом самом! Тогда и правда ничего не получится. Мучение одно выйдет. И для вас, и для Сони».
Вот оно что! Соня открыла отцу дверь в нашу спальню. Экскурсия с комментариями: десять лет бесчувствия и непонимания, а теперь еще холодность в постели. Ну как такое вытерпеть, простить? Бежать, только бежать от мерзавца – то есть от меня.
Злости не было. Ни к старику за бестактность, ни к Соне за жестокость. Наоборот, хотя внутренний умственный голос пытался укорять жену и тестя, хотя в голове вяло проплывали ругательства, чувствовал я себя мерзко, виновато. Как преступник – но не тот ловкий хитрец, что украл миллион и сбежал за границу. Тот – если и схватят – гордиться собой может. Такое дело провернул! А моя провинность была позорная, грязноватая.
