История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев
Ванька свой взор перевёл назад, в сторону своего села. Он наблюдал, как постепенно удаляется и уменьшается, белокаменная колокольня, а когда телега стала медленно опускаться в низину, около болота Ендовин, из-за изгиба дороги и из-за ржи, колокольня и вовсе пропала из виду. Опустив взор вниз, Ванька стал наблюдать за дорогой, которая беспрерывной зелёной лентой из-под телеги уплывала назад. Он с большим интересом наблюдал, как белые цветы ромашки и голубые цветы дикого цикория, росшие на бровках дороги, покорно приклоняясь под вертящимися ступицами колёс телеги, измазанные дегтярной осью, снова упруго распрямлялись, вибрируя, как бы сбрасывали с себя излишки дёгтя. Ванька слышит, как колёса телеги сипло ведут свой непрестанный разговор; причвакивая ободьями в глубоких колеях, заполненных густоватой грязью, образовавшейся после вчерашнего дождя.
Извиваясь гигантской змеёй, дорога шла то прямо, то извилинами. Саженях в двухстах от большой дороги протекает небольшой ключ. Мосточки, во влажной глубине которого колесами проделаны выбоины. Редкий воз не претерпит здесь несчастья: или на бок повалится, или колесо хрястнет, или оглобля переломится, или, не выдержав натуги, тяж лопнет.
Впереди чётко виднелась приближающаяся деревня Михайловка. Не доедя до неё версты две, Василий Ефимович повернул лошадь влево, направил Серого к поросшему ивняком, Коровьему болоту.
Тут у Савельевых широченный, в десять сажен, загон ржи, укрощать который, вооружившись серпами, принялась семья. Вскоре сюда же приехали на жнитво и Трынковы.
– Бог – помочь! – крикнул Иван Василию, подъезжая к болоту.
– Бог спасёт! – громогласно отозвался Василий Ефимович.
– С Начином вас! – добавил Иван, подыскивая лучшее место. – Где бы выпрячь и поудобнее поставить телегу? Мы уж второй день жнём, вчера два загона выжали! – с довольным расположением духа, отвечая Ивану, выкрикнул Василий.
– Ну и мы начнём, и вместе с другими кончим. Вчера только с сенокосом распутались!
Выжав этот загон, Савельевы переехали на четвёртый по общему счёту загон, расположенный у так называемой «Мокрой грани», тоже не вдалеке от Михайловки.
Склоняясь к вечеру, день запасмурился, жнецы не изнывали от жары, не так часто прикладывались к бочонку с квасом, как во вчерашний знойный томительный день. А когда под самый вечер Савельевы дожинали этот второй сегодня загон, всё небо заволокло тучами, стал накрапывать редкий, но зернистый дождь.
– Вы дожинайте, а мы с Ванькой будем ставить десятки! – распорядился Василий Ефимович.
– Ванька! Скорее стаскивай снопы в десятки, дождик-то вон какой расходится!
Жнецы, торопливо действуя серпами, захватисто забирая горстями, хватали последние стебли, прижатой к самому концу загона, стоявшей на корню ржи. Санька и тот видя вблизи дороги, поднажал и, не расклоняя спины, напористо наступал на стенку печально поотвисшейся от дождя колосьями ржи.
– Рожь сжата, утянуты поясками последние снопы, десятки поставлены, пора и в путь домой.
Усевшись в телегу, жнецы, накинув на себя одежду, понуро ёжились, огораживая себя от назойливого дождя. От дождя дорога залоснилась, в глубоких колеях склонилась вода. Ободья колёс по колеям вперёд волнами гнали грязную жижу. Колёса заботливо с причвакиванием целовали влажную землю. Почти у самого села Савельевы догнали чью-то телегу, едва волочившую уставшей лошадью. По извилистому зигзагообразному следу, перекосившегося обода колеса можно было догадаться, что впереди едет Семион Селиванов. Семион со своей Марфой тоже возвращался из поля с жнитва. Изрядно измочившись, покашливая от озноба, он с озабоченностью понукал свою пегую кобылу, без нормы вваливая ей кнута, слышалось, как кнут тупо шлёпал по тощим кобыльим бокам. Но кобыла, попривыкнув к кнуту, не реагировала на его удары и вяло плелась по дороге, дождевая вода грязными струйками стекала с её мочалистого хвоста. Тряхнув вожжами, этим приободрив Серого, Василий Ефимович обогнал Семиона, из-под колёс полетели шматки липкой грязи, обляпало седоков в телеге.
– Эх, как вас перемочило! – встречая, открыв ворота, провозгласила Любовь Михайловна.
– Мы всю дорогу дождём ехали! Промокли! – за всех ответил Ванька, промокшей курицей спрыгивая с телеги.
Домой приехали, все промокшие до нитки.
Русский крестьянин – труженик, христианин; в праздник не входит в поле на работу, даже в жнитво. «Удалой труженик – серп, своё возьмёт!» Для него время хватит и в будни.
Ваньк! Пошли в лес за конобобом, – пригласил Санька Федотов Ваньку Савельева, в воскресенье, в которое, как в праздник, не поехали в поле на жнитво.
– А это что за конобоб? Про конобобель я слыхал, это такие ягоды наподобие черники, только покрупнее, но он в нашем лесу не родится! С чувством знатока ответил Ванька.
– Ну конобобель, это всё равно, только я от нашего Сергуньки наслышался, что этого самого конобобеля в лесу прямо осыпано! – высказался Санька.
Так или иначе, а ржаное жнитво было окончено.
– Вы пожались? – спросила Анна Крестьяникова Любовь Михайловну, выйдя на улицу в праздник.
– В день Ильи пророка (20/VII-2/VIII) пожались! Вчера последний загон дожинали, а вы?
– И мы тоже вчера закончили жнитво-то. Мы ниодново не думали, что с жнитвом-то так скоро управимся! – облегчённо вздохнув, проговорила Любовь Михайловна.
Охотники на озере. Ершёв, ребенок и ружье
Вольготно живут некоторые люди села, особенно Мотовиловские охотники: Сергей Лабин, Яков Лобанов, Иван Додонов, Федька Лушин, Смирнов. Да и что им вольготно не жить, они в большинстве своём занимают тёпленькие места в кооперации, заправляют торговлей на селе, шикарно живут, забавно время проводят. По праздникам и по воскресеньям у них, как и у прочих христиан дни свободные от трудовых дел и уговорившись спозаранку в такие дни уходят в лес на охоту. С охоты они возвращаются усталые, с трофеями, а иногда и без них. Возвращающихся с охоты из леса охотников иногда сопровождает ватага парней, как обычно присутствуют: Панька, Ванька, Санька, Васька, Колька, Стёпка, Гришка и другие из детворы. У сопровождающих охотников ребят от восхищему детский задор и ничем не прикрытая зависть. Каждый, не сводя глаз, любуется разными курками ружей-двустволок. Каждому нестерпимо хочется подержаться за пленящий воображающий резной курок или хотя бы пальцем прикоснуться к стволу. А если добродушный охотник доверит понести хотя бы пустое ружьё, то несут его наперебой и с большим торжеством. Первому обычно дозволят нести ружьё Паньке, как самому старшему из ребят.
– Паньк, дай и я понесу! – просят товарищи у Паньки.
– Я сам-то только взял, видишь, на курки ещё никак не нагляжусь!
– А где мушка-то? – спрашивает у Паньки Васька.
– Вот она, на самом конце стволины. А вот и прицел, – с чувством знатока объясняет Панька своим товарищам, которые от восхищения поразевали рты.
– Паньк, дай хоть до курка дотронуться, с неудержимым желанием просит у Паньки Ванька.
– Ну-ну, дотронись!
– Да ты не бойся, оно не заряжено! – подбадривает Смирнов, видя, как опасливо Ванька прикасается рукой к курку
