История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев
Гриша соседский паренёк, лет пяти, от уговоров Николая плакать перестал, но дуться с намерением в любой момент снова взвыть не переставал. Он косо поглядывал на Николая и его ружьё. Чтобы совсем успокоить ребёнка, Николай стал, забавляя его, показывать Грише ружьё вблизи и рассказывать ему:
– Вот, гляди, Гриш, это вот ружьё – централка, это вот ложа, это вот ствол, а это вот дуло. Только вот сюда в дуло зря заглядывать нельзя, а то ружьё стрельнёт, и глазик вышибет, окривеешь или совсем вместо глаза дырка останется. Из этой вот дырки пуля вылетает. А это вот так он взводится, щёлк и готово! А чтобы стрельнуть, надо вот на эту штучку пальчиком нажать, оно и бабахнет! Нажми, нажми пальчиком на эту штучку. Вот так, вот ты и стрелять почти научился, вот молодец! Вырастешь большой, со мной в лес на охоту пойдёшь. Наивным разговором забавлял Николай Гришу, который заинтересованно с детским любопытством пристально глядел на ружьё.
– Ах, ты интересуешься какой калибр у моего ружья. Шестнадцатый, это самый боевой калибр! Вон гляди, Гриш, ворона летит, я её сейчас смажу.
Бах! От выстрела Гриша снова растревожено разревелся.
– А ты не реви, не жалей ворону-то, она своим карканьем ненастье накликает! – заключил Николай свой успокоительный наговор Грише, который стал постепенно умолкать и успокаиваться и вскоре лицо его расплылось в довольной улыбке.
– Ну я пошёл на озеро. На уток охотиться. Слышишь, там тоже стреляют! – сказал Николай присмиревшему Грише и, вскинув ружьё на плечо, он зашагал по дороге улицы, направляясь в центр села, к озеру.
А тут охотничий азарт в полном разгаре. Всполошенные выстрелами дикие утки, выпорхнули из густых зарослей тростников и стайками стали кружиться над озером. Выводки – молодь этого лета, только что вставшая на крыло, привязанная к родной стихии, не хотела покидать родного озера, где в укромных скрытых от людских глаз, местах, они вывелись – появились на свет. Эта-то привязанность к родному обитанию уток и послужила для охотников ареной для увеселительной забавы, и дармовой лафы. То и дело раздавались выстрелы: охотники стреляли в уток в налёт и вдогонку, с близкого расстояния и с расстояния недосягаемости. Уток преследовали и в воздухе, и на воде. Поверхность озера застыла от безветрия – вода зеркально чиста и не колышется. Только в отдалённой середине озера нет-нет, да и всколыхнётся вода от присевшей там в лопухах, подраненной утки. От частной ружейной пальбы, перепуганные лягушки и те присмирели, спасаясь от преследования раненная утка, громко зашлёпав крыльями по воде скрылась в густой заросли тростника, они, попрятавшись в глубину, приумолкли, перестали громко трещать, да и вся живая природа, словно сговорившись, на время забавной охоты людей, временно приутихла.
– Дядя Фёдор, вон там в тростнике что-то шуршит и шевелится.
– Знай, раненная утка, – известил Панька Федьке Лушину.
– Где?
– Вон там! – показал пальцем Панька на колыхающиеся чёрные бархатистые головки тростника-палочника. На поиски подраненной утки.
– Яков и Федька ринулись к тростникам, разувшись, они вступили на зыбкую трясину.
– Осторожно! Поглядывай! Тут в трясине где-то должна быть прорва, не провались! – назидательно проговорил Яков Федьке.
Под их ногами зыбко волнами качалась трясина. Не задерживаясь на одном месте, они с опасливостью пробирались вперёд, обходя мрачно зияющие чёрной холодной водой, прорвы. Добравшись до тростника-палочника, они пошевыряв там ружьями, ничего не обнаружили и как бы от досады и разочарования Федька выстрелил в плавающую вверх дном среди лопухов чью-то замокающую кадушку. А кадушка эта была Ивана Трынкова. Дня через два послала мать сына Кольку:
– Пойди на озеро, принеси кадушку, она, наверное, замокла, я её вымою и огурцы в ней посолю.
А кадушка оказалась вся в дырках от дроби.
От уличной дороги, по извилисто пролёгшей тропинки, по которой бабы ходят к озеру за водой с вёдрами и полоскать бельё, с ружьём за плечом появился Николай Ершов.
– Ну какова охота, каковы ваши успехи?! – спросил он у Ивана Дорохова.
– Да вот я подбил огромного селезня, Сергей подстрелил пару уток и остальные не без трофея, а ты что запоздал? – спросил Иван у Николая.
– Да так пришлось около дому задержаться, я тоже ястреба, да ворону сшиб, да ещё паренька Гришу в охотницкое дело посвятил, вот и запоздал.
– А мы уж закончили, оставшиеся в живых утки куда-то поразлетелись, подраненные попрятались, а которых подстрелили, вот они, – показывая Николаю убитую утку, сказал подошедший сюда Федька Лушин.
– Какая жалость, что я маленько запоздал, вы мне ни одной утки не оставили, даже пальнуть не во что! – сокрушался Николай, ругая себя за опоздание.
– Ироплан летит! – вдруг загорланили ребятишки.
И вправду в воздухе, по направлению от села Верижек, бойко треща, приближался аэроплан.
Поразинув рты с большим любопытством ребятишки, закинув головы, наблюдали за полётом аэроплана. Взбудораженный охотничьим азартом, Николай Ершов, сдёрнув с плеча своё ружьё и пальнув вдогонку аэроплана, Николай проговорил в удивлённую толпу:
– В случае чего, скажу, что мне подумалось, что это летел ястреб!
Молодьба, веяние. Мишкина пропажа
В селе: на гумнах, на токах около овинов, повсеместно, идёт молотьба. Привезённые из поля ржаные снопы, кто обхлыстывает, кто цепами молотит, кто лошадьми мнёт, а Крестьяниновы, распустив снопы, превратив их в солому на колеснице обмолачивают. Всюду идёт трескотня и гроханье веялок, поле молотьбы, люди провевают рожь и другое хлебное зерно. По приближённым токам, обслуживая веялкой, Василий Ефимович послал Ваньку. Дело Ваньки заключается в том, при перемещении веялки (которая устроена на колёсах) на другой ток, для обслуживания другого хозяйства, Ванька, как уже спец по установке должен правильно подобрать веялочные решета и установить веялку по ветру, чтобы мякину и пыль ветром относило в сторону. При окончании с хозяев веяния Ванька должен взять за пользование веялкой кружку зерна (весом в фунт) 1/40 с каждой меры, чистого отвеянного зерна. Люди, пользовавшейся Савельевой веялкой на то, что столько берётся за эксплуатацию веялки, не обижались, потому что на веялке зерно отвевается от мякины и прочих примесей гораздо лучше, чем лопатой на ветру, так что вполне удобно для людей и для хозяина веялки выгодно. После того, как веялкой было чисто и быстро отвеяна обмолоченная рожь на току Трынковых, Иван Васильевич далее с наивностью выговорил Савельеву:
– По-моему, ты, Василий Ефимыч, маловато берёшь за веяние-то: – фунт с меры. Ведь при веянии лопатой на току, немало порассоришь зёрна без проку и качество веяния лопатой-то, сито!
– Худую совесть надобно иметь, чтобы непомерно обдирать своего же односельчанина, Мироедом назовут! – с чувством благосклонности к людям отговорился Василий Ефимович, поднимая обмолоченную вилку на сушила.
К вечеру этого дня Василий Ефимович, входя в избу со двора, как бы извещая семью сказал:
– А денёк-то здорово поубавился, давайте,
