Человек обитаемый - Франк Буис
Калеб видел иногда мадам Прива на птичьем дворе, когда она кормила кур и мускусных уток или работала в саду по соседству. Ее сын был ровесником Калеба. Мальчик редко выходил из дома, погрузившись с головой в книги, и отрывался от этого занятия только ради прогулок с бандой, где главарем был сын мэра. Сильван Арто рос коварным и жестоким ребенком, которого воспитывали в монументальной тени отца, возложившего на отпрыска много ожиданий. Поль Прива, Антуан Барраль и Пьер Фовель преданно поддерживали его в любых бесчинствах. Калеб ненавидел их настолько же, насколько все остальные презирали его. Позже лишь Поль Прива получил блестящее образование в большом городе вдали от деревни, куда возвращался только на каникулы.
Старушка с сыном старались всячески избегать Калеба — с их странной семьей так поступали все местные. В деревне остались только почтовое отделение и булочная — Бог не решился закрыть их. Все прочие магазины исчезли. Большинство жителей ездило за покупками в один из торговых центров, процветающих на окраине.
Мать Калеба всегда ходила в деревню одна.
После ее смерти сыну пришлось отважиться на вылазки. Он никогда не задерживался. Сквозь стены и витрины чувствовалось осуждение всех этих людей, довольствующихся одной стороной правды, доступ к которой Калебу был заказан. Покончив с покупками, он возвращался в дом, где появился на свет вместе с даром, о существовании которого мать рассказала ему на восьмой день рождения.
Ногтем большого пальца Сара рисовала на лбу мальчишки знаки — ряд крестов разного размера. Поначалу она лишь слегка касалась кожи, но потом стала нажимать все сильнее. Калеб поморщился. Покончив с символами, Сара сжала запястья сына свободной рукой, чтобы он не трогал лоб, даже если будет умирать от желания проверить, не течет ли из царапин кровь. В самом деле, мысль о крови занимала сейчас все внимание мальчика. Убедившись, что на ногте Сары нет ни капли, он взглянул на мать и вдруг подумал, что она резко состарилась, словно от отметин, которые она поставила на его лбу, по ее собственному лицу поползли новые морщины. Никогда раньше он не думал, что она может постареть. Этими священными действиями Сара лишь пробудила то, что дремало в самой первой клетке зародыша. Ослабив наконец хватку, она положила ладони на лоб сына и убрала их только через несколько секунд.
— Вот, — произнесла она.
— Это мой подарок на день рождения?
— Подарок… Я не уверена, что это подарок. Ты можешь распоряжаться им как пожелаешь. Только не нужно путать дар и силу. Мы другие, мы не такие, как священники, поэтому они нас и ненавидят: думают, что в наших силах избавить людей от их грехов, в то время как мы можем лишь исцелять.
— Я никогда не видел, чтобы ты кого-то исцелила.
— Животные — тоже живые существа.
— Но они не люди.
— Люди больше в нас не нуждаются.
— То есгь я тоже теперь должен лечить животных? — Лучше тебе не тратить свое время попусту. Калеб выдержал паузу, прикоснулся пальцем ко лбу и сказал:
— Мама!
— Что?
— Значит ли это, что я какой-то не такой?
— Конечно же нет, хотя люди будут думать, что да. К тому же ты такой красивый…
— О каких людях ты говоришь?
— Они все одинаковы… Пойдем, тебе нужно позаботиться о кроликах, пока я готовлю еду.
— А ты приготовишь торт?
— Если яиц хватит, напеку блинов.
Поль
На следующий после похорон матери день Поль бродил из комнаты в комнату с коробкой в руках, время от времени бросая внутрь какой-нибудь предмет. На белье, мебель и все остальное ему было совершенно плевать. Если он и ждал наследства, то не для того, чтобы обставить свой дом. Покупатель сам разберется. Поль и слышать не хотел о переезде: он жил в Мозеле и руководил всеми почтовыми отделениями этого департамента. У него были жена и дочь, которые ненавидели старье еще сильнее, чем сельскую местность. Поль спрячет коробку в подвале — супруга до смерти боится пауков и не сунется туда.
Он вошел в детскую комнату и сел на обернутый полиэтиленом матрас. Казалось, будто стол, стул, шкаф и даже деревянная кровать дремлют под покрывалами и простынями. Закрыл глаза. В голове зазвучали давно умолкшие голоса, нос начал улавливать знакомые запахи, перед мысленным взором замелькали полузабытые формы и очертания. На мгновение Поль позволил воспоминаниям овладеть им, но детство давно прошло, и ощущения было не воскресить. Поль открыл глаза. Свет снаружи врывался в комнату через щель в ставнях и рисовал на полу прямую линию, похожую на указку школьного учителя, который тычет во что то важное на доске, но стена напротив опустела, и луч стремился лишь к пожелтевшим обоям, покрытым влажными пятнами и плесенью. Поль встал, потянул за лежавшую на пюпитре простыню и бросил в коробку пустой рог, который когда-то ему служил стаканчиком для карандашей, — трофей из морских путешествий на борту воображаемого драккара. Как же это было давно!
С того момента, как Поль вошел в эту комнату, он гнал прочь мысль, что когда-то был ребенком, и вот хватило простого предмета, чтобы память вернулась, ранив мужчину, которым он стал. Он знал, что забудет о коробке и ее содержимом, как только вернется домой, вернется к роли отца семейства.
Поль не хотел застревать здесь надолго, однако замялся у двери чердака — единственного помещения, куда он не зашел, где стоял тот самый шкаф, который он не решался открыть и проверить, а вдруг ничего не произошло на самом деле, вдруг вся эта драма, которая до сих пор будит его по ночам, — лишь игра воображения. Поль повернул ключ и дернул ручку. Он отпрянул, увидев вывернутый наизнанку жилет из овчины, висящий на вешалке, и тотчас захлопнул створку,
