Невидимый Саратов - Михаил Сергеевич Левантовский
Катя взяла телефон, смахнула вниз шторку уведомлений.
Пропущенный от мамы. Окей. Дело привычное.
Инста. Напоминалка.
Ниже сообщение от подруги:
«Старуха суициднулась, ты в курсе? Что делать будем? Я пока н…»
Большой палец дернулся к кнопке блокировки, экран погас. Катя зажала телефон в руке и замерла. Потолок навис низко-низко, стены приблизились, сжимая комнату до размеров спичечного коробка, набитого порохом. Один щелчок выключателя, и дом разлетится на части, а прежде чем прогремит взрыв, разорвется что-то тикающее в груди и животе.
Катя сняла блокировку, глубоко вдохнула, медленно выдохнула, открыла глаза и прочитала сообщение целиком:
«Старуха суициднулась, ты в курсе? Что делать будем? Я пока не знаю, как она. Родители рассказали только что, им соседка написала, все на ушах стоят. Капец».
Перечитав сообщение несколько раз в надежде, что она что-то неправильно поняла и упустила спросонья, Катя встала с кровати и осторожно вышла из комнаты. Прислушалась. В доме только одна она.
Тут же вспомнила о пропущенном звонке матери, и логика выстроилась тропинкой, ведущей прямиком в ад.
Мама на работе.
Старуха суициднулась.
Живот наполнило льдом и камнями. Дыхание перехватило.
Катя присела на стул, сложила руки на колени и несколько раз вытерла холодные ладони об джинсы, вниз-вверх-вниз. Не помогло.
Совершенно не к месту вспомнился отец, смеющийся над мамой, когда той бывало тревожно. Он превращался в мультяшного героя и говорил ласково-насмешливо, видимо что-то цитируя: «Тревога, тревога! Волк у-нес зай-чат!» Мама после этого успокаивалась.
Катя принялась перекладывать тетради на столе из одной стопки в другую, подбирая их по цвету и толщине. На каждой обложке высвечивалось слово: «Суициднулась».
Пропущенный звонок от мамы метался по комнате полтергейстом. От ощущения его присутствия становилось дурно. Казалось, что звонок, ставший плотным сгустком опасности, поднимает мебель и с грохотом бросает вниз, разносит книжные полки, разрывает одежду, ломает всё на своем пути и высасывает из комнаты воздух, чтобы нечем было дышать.
А в окна смотрят менты, врачи, родственники Старухи. Менты светят фонариками, выискивая подозреваемую, врачи стоят и молчат, держат красные огоньки сигарет, родственники плачут и мечут проклятия.
А за ними, сторонясь друг друга, стоят отец с матерью. Стоят и ничего не говорят.
Если раньше они просто отдалялись друг от друга, делая вид, что всё у них нормально, и, наверное, надеясь, что дочка ничего не замечает, то теперь были совсем как чужие люди. Две фигуры, которые если что-то и связывает, то максимум печать в паспорте. Да и там, как кажется Кате, скоро можно будет поставить новую отметку. А пока дочка отсидит свое в тюрьме, на родителей еще долгое время будут смотреть как на прокаженных.
Старуха. Это прозвище придумала Катя. Беззубое слово прилипло к новенькой однокласснице и присохло, как остатки гречки присыхают к тарелке, которую не помыли после еды.
Никто и не понимал толком, почему Старуха. Но слово подхватили, понесли на руках по школьным коридорам – не как победителя, а как грязную тряпку. Как вирус ОРВИ, изо рта в рот. Чихнул один – через неделю чихают десять.
Откуда берутся порой обидные клички? Не всегда очевидно, не всегда понятно. Например, был у Кати в классе такой Лёха, двоечник и лодырь, добрейшей души парень, у которого вечно не было с собой то тетрадей, то учебников, зато была какая-нибудь еда, и он ее ел тихонько на последней парте, хихикая и подмигивая, когда на него оглядывались. Чаще всего это были яблоки. Так ведь почему бы не назвать его Яблоком, или Огрызком, или еще чем похожим? Нет, Лёху назвали Табаком. Эй, Табак! Здорово, Табак! Как дела, Табак? Но почему Табак – кажется, и сам Лёха не знал, он ведь даже не курил.
То ли дело Игорёша по кличке Толстолобик. У него реально был толстый лоб, нависающий такой, тяжелый, сильно выпуклый, как будто под кожу над бровями ему вшили мяч для регби. Толстолобик тоже был добрый, тоже не курил, тоже перебивался с двойки на тройку, но его, в отличие от Табака, любили зажать в угол и поколотить по мягким местам, где как бы не больно. Били не сильно, без злости, из веселья. Ему тоже было вроде бы весело, потому что, когда пацаны в очередной раз мутузили Игорёшу по «сушнякам» (удары в плечи и пинки по бедрам), он смеялся и говорил: «Ну всё, ну всё. Ну хватит, хватит» – и смеялся, как смеются большие звери, которых покусывают резвящиеся детеныши. Скорее всего, в глубине лба ему было обидно.
«Табак» и «Толстолобик» стали почти именами собственными, произносились без примеси насмешки, а вот слово «Старуха» говорили иначе. С издевкой, с уколом. С невидимым харчком в спину.
Женя Шолох стала Старухой с легкой руки Кати, с ее подачи. На то было несколько причин.
Первая – это блеклая нелепая одежда, особенно заношенное шерстяное пальто в пол, в нем Женя появилась в школе в первый день учебы. Может, никто бы и не заметил, но Катя сказала, что в карманах этого балахона, наверное, лежат дохлые голуби. Всем понравилось, потому что звучало изощренно.
Вторая причина – Женя иногда засыпала на уроках. Она и без того выглядела вечно заспанной, уставшей, а субтильная фигурка и костлявость дополняли образ сонной тетери. Опять же после того, как это заметила и подчеркнула Катя. Отличница Катя Саратова, которая вроде и не участвовала открыто в школьных склоках, сплетнях и интригах, которая уж тем более ни с кем не дралась, была у учителей на хорошем счету, к тому же имела негласный авторитет и то, что называется харизмой: умение увлечь за собой толпу – просто так, одним взглядом. От Кати порой исходило магнетическое сияние, излучение манящей взрослости. Словно она давно уже всё знает наперед, всё попробовала, и ей не в прикол этим красоваться, она просто делает, что должно, то есть учится дальше в общеобразовательной каторге, из которой однажды все побегут на выпускной, а она поцокает на каблуках по каким-то своим взрослым делам. Да так, что, увидев ее в закате, все ломанутся следом, черт с ним, с выпускным. Раз Катя пошла, значит, и нам надо. Мы еще сами не понимаем зачем, но надо. Надо быть там, где Катя Саратова.
А раз Саратова сказала, что Женя Шолох – старуха, значит, надо приглядеться. И увидеть, что да, ну да, точно, правда же старуха. Бабка! Не бабушка, а бабка. Та самая, из автобуса, из магазина, из мемов.
Насмешки Кати повторялись и множились через
