Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
Все дружно зааплодировали. Климент Ефремович отхлебнул из бокала, потер сухонькие ладошки и посветлел лицом. Надо сказать, когда академик выпивал, трясучесть заметно убавлялась и он свободно владел руками. И вот каков был рассказ Подмочилова.
– Я, товарищи, всегда был любознателен к натуре, эта природная страсть двигала всю мою жизнь к заветной цели. Совсем маленьким мальчиком я прятался в лебеде за гумном и наблюдал, как ведут себя домашние куры и петухи. Потом я прятался в кустах у речки и наблюдал, как ведут себя девки и парни. Уже тогда я сделал вывод: куры и петухи ведут себя так же, как девки и парни, а парни и девки, как куры и петухи. Кто из вас, товарищи, видел, как жеребец покрывает кобылу?
Подмочилов весело обвел всех глазами и остановился на Кларисе Мордовициной.
Вот вы точно не видели, по глазам вижу. Так вот, жеребец сначала потанцует возле подруги, лягнет ее шутя по заднице, потом обнимет натурально, пощекочет ноздрями, легонько покусает шею, поцелует, пошепчет в ухо, натурально пошепчет. И только потом подходит сзади. Совсем как человек… Я мог бы многое вам рассказать из интимной жизни крупного рогатого скота, но это, товарищи, отвлекает от главного. Итак, я поступил на курсы техников-осеменаторов, будучи обогащенным ранними наблюдениями за натурой. Это много способствовало успешному обучению и получению похвального диплома. Работал, как вы знаете, в колхозе имени моего тезки Ворошилова. За год я вышел на стопроцентный отел, яловых коров как не бывало. Меня возили на ВДНХ, и Хрущев вручил мне первый орден. Так я познакомился с главой государства. «Что, ни одного нетеля?» – по-отечески спросил Хрущев и обнял меня. «Ни одной яловой, – товарищ Хрущев!» – ответил я и не стал из деликатности объяснять разницу между нетелью и яловостью. А газеты напечатали буква в букву и выставили главу государства невеждой в животноводстве…
Курлюк вежливо покашлял и перебил:
– Климент Ефремович, ты поближе к селекции, к балуям.
– Перехожу, товарищи, к балуям, – охотно продолжал Подмочилов и сделал глоток из фужера. За столиками также выпили и внимали безоговорочно. – Так вот, жил в колхозе имени Климента Ефремовича Ворошилова один единоличник, уцелел от коллективизации. Точнее, не он, а она, старенькая старушка Карповна. Сынок у нее путешественник-натуралист и привез ей откуда-то страуса, натурального африканского страуса. Ну, бабка пустила его в загородку к уткам и не знала, что с ним делать. Хотела колхозу продать, а зачем он колхозу? Урод натурально, люди пугались. Остался страус у бабки, а вскоре утки занеслись, и африканец сел на яйца. Опять же через несколько времени приходит ко мне Карповна с корзинкой и показывает утенка величиной с гуся. Тут и я подивился и взял шефство над страусом. Плотники сделали у меня во дворе вольеру для страуса с выводком. Так я начал опыты…
– Как же? – удивленно спросил кто-то. – Как же у тебя во дворе? Ведь первый балуй появился на свет у старушки?
– У старушки! – Академик улыбнулся снисходительно. – Но разве может безграмотная и при том старенькая старушка по-научному описать сложный процесс гибридизации? Может убогая старушка составить научно обоснованный рацион для птенцов? И сам африканец – перенес бы он зимнюю стужу? А я создал все условия.
– Ближе к делу! – опять перебил чей-то нетерпеливый и хмельной голос. – Как ты в академики попал?
– Гм… – Климент Ефремович отхлебнул из фужера и укоризненно покачал головой в сторону Савика Окунутова. – Какой нетерпеливый молодой человек! Это актеры становятся знаменитыми за одну ночь, а путь в академики многотрудный и долгий. Я дождался третьего и четвертого выводка для верности. Когда появилось целое стадо взрослых балуев и у меня уже не оставалось сомнений, только тогда я в специальной клетке отправил пару балуев на ВДНХ с научным описанием эксперимента. Вот тут! – у Климента Ефремовича от волнения вернулась трясучка, и он немедленно выпил полный фужер. – Вот тут я попал в самую струю! Газета «Правда» напечатала мой портрет с балуями, все газеты Советского Союза, радио и телевидение назвали меня селекционером-революционером…
– Как же? – прорезался недовольный голос Савика Окунутова. – Ведь первый балуй появился на свет у старушки?
– Да… – печально вздохнул Климент Ефремович и отхлебнул из фужера, трясучесть, впрочем, без того прошла. – А старушка померла. Я был на ее могилке. Так вот, зовет меня в Кремль Хрущев. Вручает второй орден и звонит президенту Академии наук Мстиславу Келдышу: «Прими товарища Подмочилова в академики!» Поехал я к Келдышу, он полистал мое научное описание эксперимента и говорит: «Мы не можем баллотировать вас в академики, поскольку вы не член-корреспондент, более того, не доктор, даже не кандидат и вообще без образования». А техник-осеменатор, говорю, не образование? Техников-осеменаторов, говорит, мы не баллотируем. Я к Хрущеву: так и так. Он рассерчал и звонит Келдышу: «Растакую мать! Собирай академиков, сам приеду!» Ну, подъехали мы с Хрущевым, академики в сборе, сидят, как сычи, Келдыш хвостом виляет. Хрущев взошел на трибуну и как треснет кулаком:
– Пердуны старые! Вы мне сельское хозяйство завалили! Молока в стране нету, масла нету! Кукурузу вам под нос сунул, а вы про меня анекдоты по стране пустили!
И пошел, и пошел… Два часа парил академиков. А потом и говорит:
– Принимайте сейчас же Подмочилова, при мне! И не шарами, а открыто, от партии секретов нету!
– Тут я, товарищи, поясню: в академии голосуют тайно и шарами, белый «за», черный «против». Так вот, меня впервые приняли открытым голосованием, единогласно. Для наглядности еще поясню: зятя Сталина, члена-корреспондента Жданова, вы его хорошо знаете, сорок лет баллотировали в академики, и все время он получал черные шары. До сих пор ходит в членкорах. Это не хухры-мухры, товарищ актер Окунутов, стать академиком.
– Да что я, против? – обиделся Окунутов. – Я к тому, что про бабушку забыли.
– Да брось ты! – возмутилась столовая. – Разве стал бы Хрущев баллотировать бабушку в академики?
– Да к тому же единоличницу! – поддакнул благодарный за поддержку Подмочилов и залпом опрокинул фужер. Речь его стала смелее.
Так вот, приехал я в Забалуев на ЗИМе, по теперешним меркам, считай, на «мерседесе». Подарок товарища Хрущева. Но самый дорогой для меня подарок товарища Хрущева – Южная селекционная станция животноводства моего имени, которой я руковожу бессменно.
Гости и Гаврила Курлюк встали и зааплодировали. Подмочилов почтительно склонил мохнатую голову. Всем налили по полной, и дружно выпили за академика. Слегка пошатываясь, выпил и академик. Трясучести вовсе как не бывало. Он вытер лоб платком и продолжал:
– Выполняя задачу,
