Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
– Позвольте, – обратил на себя внимание Иван Иванович Казинаки. – А не попробовать ли… – Он выразительно погладил Ванду. – Вот ее… с человеком?
– О! – Климент Ефремович даже привстал от удовольствия. – Вы задели очень интересный вопрос. В Америке, например, давно разводят тарзанов. Но тут обязательно негры нужны. У нас нет такого материала. Негры, конечно, присутствуют, но они иностранцы, а это проблема. Я провел эксперимент с нашей незамужней бабой-колхозницей. Молодая, кровь с молоком, икры не ущипнешь, ну бедра, грудь… О, натурально породистая баба! Сам бы, как говорится… гм. После неоднократных уговоров я ей ввел-таки сперму орангутанга. И никогда так не волновался, своих детей так не ждал! Тогда, скорее всего, и трясучесть напала, будь она неладна. И чтобы вы, товарищи, думали? Родила! Крепыша, здоровяка! Совсем человека с несколько повышенной волосатостью и некоторой длинноватостью в руках. Малыш рос натурально человеком, и в то же время от отца что-то было. Вовремя пошел, очень хорошо жестикулировал. Проворный, руки сильные, повиснет на груше и висит, пока мать не вспугнет. Хороший малый рос, не хуже любого благородного. И чтобы вы, товарищи, думали? В пять лет натурально стал вылитый председатель колхоза товарищ Мякушкин. Поставь рядом, не отличишь, только один маленький. Я к матери: ты спала, спрашиваю, с председателем? Плюнула на меня и побожилась – нет, но хотел, кобель коротконогий, и не раз. Так и растет маленький Мякушкин, все узнают его. А для меня загадка: откуда тогда у мальчика повышенная волосатость рук? Председатель Мякушкин, напротив, лыс, толст и короткорук. А на повторение опыта баба не дается и грозит подать на алименты, представьте, на меня.
– Понятное дело! – все заволновались за столиками. – Одно дело – быть сыном Мякушкина или академика, лауреата Нобелевской премии!
– Кстати, Климент Ефремович, – сказал Гаврила. – А как ты стал лауреатом Нобелевской премии? Но сначала давайте выпьем.
Все, и Клариса Павловна, выпили по полному фужеру. Певица раскраснелась, топнула ножкой:
– Я не знала, что живу рядом с таким человеком! Рассказывайте, Климент Ефремович, рассказывайте!
Подмочилов тоже раскраснелся, глаза разбежались по столикам, он уже не выглядел изможденным, он ожил, воспарил.
– Я, господа, позвольте так вас назвать, стал лауреатом, можно сказать, волшебным образом, с помощью короля. Балуи пошли по Европе, натурально пошли. В первую очередь продавали, конечно, братским народам – румынам, полякам, эфиопам. Ну а румыны перепродавали в буржуазные державы. Один шведский фермер пристроился подавать сырокопченых балуев к столу шведского короля Густава-Адольфа. У короля недавно умерла жена, он сильно скучал и к еде не притрагивался. Балуев кушала его дочка, принцесса Кристина. За обедом она спросила короля: «Папа, а где водятся эти чудесные птицы?» Густав-Адольф не знал и велел позвать фермера. Фермер сказал: «В России, ваше величество, в городе Забалуеве. А вывел балуев путем скрещивания домашней утки и африканского страуса академик Подмочилов». «Гм», – сказал Густав-Адольф и попробовал крылышко. С этого дня он питался исключительно балуями. Потом Густав-Адольф сказал секретарю Шведской королевской Академии искусств Карлу Ригнару Гирову: «Надо дать премию Нобеля русскому академику Подмочилову». Понятно, королю Академия не могла отказать, не принято. Так я стал лауреатом Нобеля, получил в Стокгольме премию, познакомился с королем и его дочкой, принцессой Кристиной. Только одного меня из всех лауреатов Густав-Адольф позвал к себе на обед. Остальных кормили в гостинице…
Подмочилов умолк. Все зашумели, вопросов было множество.
– А как же? – сверлил настойчивый голос. – Как же бабушка?
Но счастливый академик уснул прямо за столом.
9
Утром за чаем Гаврила весело потирал ладони и говорил Зинаиде:
– Каков академик? Сказочно хорош! Изумительный старикашка!
Зинаида молча отхлебывала из чашки и недоуменно глядела на Курлюка, явно не разделяя его веселости.
– Нехорошо смеяться над больным стариком.
– С чего ты взяла, что я смеюсь? – возмутился Гаврила. – Все естественно, непринужденно. Никакого подвоха, человек сам рассказывает. Что тут плохого? Ужин, общение, всем весело…
Зинаида пожала плечами.
– Все так, но зачем тебе это нужно?
– А ты подумай! – злился Курлюк. – Подумай!
– И Хамлета чуть не убил… Зачем? – Зинаида улыбалась принужденно и часто моргала ресницами. – Чудной ты человек, Гаврила Фомич.
– Подожди, не то увидишь! – хвастливо заявил Гаврила. – Вот сегодня будет Забурунный. Все запоминай, мне нужно твое мнение.
– Зачем?
– Ну… я сверяю.
– Зачем?
– Что ты заладила! Поймешь!
Вечером в клубе были те же гости и Эвелина Жеребцова, приехавшая без ведома Курлюка. Увидев ее за столиком с Иваном Ивановичем Казинаки, Гаврила поморщился и погрозил пальцем. Гости, как обычно, много ели и пили, хвалили Гаврилу, шумно разговаривали и развлекались кто чем. Играли в бильярд, в преферанс и просто в дурака, многие с пивом стояли за игровыми автоматами. Танцевали, курили, обсуждали свои дела. Потом Курлюк пригласил всех к столикам и объявил:
– Попросим нашего уважаемого писателя Павла Забурунного рассказать о своем творчестве.
Гости зааплодировали с жаром, Забурунный быстро вышел на середину столовой, и многие не узнали его. Привычный, рассеянный и нелюдимый Павло выскочил петушком, с огнем в глазах, с нервной загадочной улыбкой. И вот каков был его рассказ.
– Вы, Гаврила Фомич, правды хотите? Вы ее сегодня получите в избытке! Как заказывали. Вам интересно видеть голого человека? Я обнажусь до нитки. Сейчас перед вами другой Забурунный, прежний сгорел дотла, до горстки пепла, пфу! Я сжег себя добровольно, не уронив слезы. Кем я был прежде? Автором романа «Масло», летописцем Забалуева. Революция, гражданская война, массы, поголовный героизм. Все герои-забалуевцы от мала до велика, сотни и сотни индивидуалов, наших с вами дедов и бабок. Я написал вторую часть эпопеи «Хлеб с маслом». Колхозное детство, знаете, сбор колосков, ловля сусликов. Первая любовь. Первый трактор. Парное молоко, кизячный дым… Десять лет я писал заключительную
