Жар - Тоби Ллойд
Не успела я ни о чем спросить, как Товии след простыл. Но чуть погодя моя дверь распахнулась, и Товия произнес:
– И еще одно. Вряд ли об этом зайдет речь, но, если зайдет, ты не еврейка. А то моя дорогая матушка напридумывает себе невесть чего.
–Я все-таки не понимаю, почему ты меня пригласил.
Товия застыл в дверях.
– Какая разница? – Он обращался скорее к себе, чем ко мне. Наконец он ушел.
Родительские визиты были обычной приметой университетской жизни. (Меня уже навещали дважды и в ближайшие выходные грозились приехать в третий раз.) Но, насколько мне было известно, клан Розенталей сегодня впервые решил проверить, как поживает их младший сын. Я не жалела, что согласилась к ним присоединиться – если хочешь жить интересно, не отказывайся от приглашений на ланч с известной дамой и ее пропадающей дочерью, – но волновалась жутко. Вдобавок они еще и приехали раньше времени. Я едва успела переодеться, как услышала в коридоре женский голос, громкий и властный. Товия позвал меня.
Вот она. Укутана по непривычно суровой погоде: большая меховая шапка, длинное пальто – ни дать ни взять русская княгиня, после революции очутившаяся в изгнании. Я в джинсах, пуховике и вязаной шапке с помпоном чувствовала себя трехлеткой-переростком.
Ханна протянула мне руку и – вот уж лишнее – сообщила мне свое имя. Я представилась в ответ и добавила, что дружу с ее сыном.
– Я так и подумала, – ответила она.
И только в это мгновение появилась Элси, вышла из-за материной спины. Лицо у нее было худое, как у Товии, и такие же глаза с нависшими веками. Но ей эти невозмутимые черты сообщали необычную красоту – полуэльф, полудитя. Ее брату в этом смысле посчастливилось меньше.
– Товия о вас почти ничего не рассказывал, – произнесла Элси так, будто имела в виду, что их семейство недостаточно проинструктировали.
– Ладно-ладно, идемте уже, – сказал Товия. – Не растягивать же до вечера.
На морозной улице Ханна рассказала нам, что они с Элси все утро обходили здешние колледжи. В Бейлиоле ей удалось добиться встречи с двумя старшими преподавателями, один химик, второй экономист. Оба смутились, узнав, что ни та, ни другая дисциплина Элси особо не интересна, а химику хватило наглости упомянуть Элси в третьем лице. «Ханна, если ваша дочь не имеет серьезной подготовки по естественнонаучным предметам, зачем вы просили меня побеседовать с ней?» Ханна ответила, что Элси сама не знает, чем хочет заниматься, и задача химика – рассказать ей о химии, экономиста – об экономике. Преподаватели, как школяры, получившие взбучку, рассказали Элси о своих дисциплинах, но без особого пыла. На Ханну их речи впечатления не произвели, она взяла у них телефоны преподавателей медицины, философии, современных языков и античной литературы.
Трубку не взял никто, как будто всех предупредили.
А Ханна все делилась наблюдениями о колледжах. Святая Анна слишком современная, Кибл просто ужасен, Хьюз – какой-то притон. Ее неумолчные жалобы раздражали Товию, он все ловил мой взгляд. Колледж Иисуса, разумеется, слишком религиозный, как и Тринити, и Корпус-Кристи. В Магдален сплошь глазолупы.
– Глазолупы? – переспросила я.
– Те, кто таращится, раздевает глазами. Одна из самых отвратительных привычек, не находите? Кстати, таращатся только мужчины.
Элси призналась, что ей понравилось, как выглядит Мертон.
– Даже не начинай, – отрезал Товия.
– Возможно, Элси будет счастлива в Разгильдяйнике, – заметила Ханна. – Как вы думаете, ей там надоест?
В воздухе повисло напряжение, но я не могла понять, почему.
– В Разгильдяйнике?
Товия вздохнул.
– Не обращай на нее внимания. Она сноб.
И я догадалась. Матушка Товии насмехалась над нашим колледжем, известным тем, что навеки застрял на нижней строчке таблицы Норрингтона. Меня удивило, что человек, не имеющий отношения к университету, не только знает о существовании таблицы Норрингтона, но и интересуется ею. Там, где я выросла, считалось, что Оксфорд есть Оксфорд.
Ханна прервала молчание:
– Не будь таким обидчивым, дорогой. Я уверена, что у вас замечательное местечко. Но ты такой скрытный, ничего нам о нем не рассказываешь. Может, твоя подруга нас просветит? Если не ошибаюсь, Бриджет?
– Почти, – ответила я. – Кейт.
Ханна устремила на меня холодный взгляд.
– Не так робка, как кажется.
Дороги посыпали солью, но тротуары обледенели и несколько раз я едва не упала. Я поскользнулась во второй раз, но Элси удержала меня за руку. Когда мы переходили Вудсток-роуд, двое студентов крикнули сверху, указывая на нас пальцем:
– Долой апартеид! – завопил один.
Другой подхватил:
– От реки до моря!
После чего оба скрылись в кафе.
Чуть погодя мы подошли к ресторану. Когда мы уселись за столик, Ханна спросила, часто ли здесь бывают подобные инциденты.
Я посмотрела на Товию, ожидая, что он ответит.
– Я о том, что случилось на улице, – пояснила Ханна. – Вы же знаете, в чем дело, правда? Эти парни – антисемиты.
– Ханна… – начал было Товия.
– Река – это Иордан, море – Средиземное. Эти люди требуют уничтожить единственное еврейское государство в мире. Они требуют, чтобы миллионное население выгнали или убили, подробности не важны. И этот план они зовут «справедливостью для Палестины».
– Ты обещала не проповедовать.
– Я и не проповедовала, – ответила Ханна. – Кейт спросила меня. Я всего лишь отвечала Кейт.
– Ничего она не спрашивала, – еле слышно пробормотал Товия.
Я и правда не сказала ни слова. Но, пройдя выучку Джена и прочих, я примерно представляла себе сомнительные воззрения Ханны Розенталь и отмалчиваться не собиралась.
– Антисионисты, – заметила я.
– Что? – спросила Ханна.
– Те парни с улицы, – пояснила я с комом в горле. – Они не антисемиты, а антисионисты.
– Какая разница.
– Первое – разновидность шовинизма, второе – законная критика политического режима.
Никого мое выступление не шокировало так, как Товию. Подбородок его угрожающе задрожал.
Ханна спросила, верю ли я в существование институционального расизма.
– Да, – ответила я с опаской.
–Видите, я владею терминологией. А верите ли вы, что существует такая вещь, как невольное предубеждение? Что из-за нашей истории, погрязшей во мраке невежества, некоторые, порой сами того не зная, питают инстинктивное пристрастие, автоматически предпочитают членов одних групп другим?
– Так и есть.
–Ладно.– Ханна кивнула.– Три тысячи лет нас ненавидят за то, что мы евреи. Нас изгоняли из всех европейских стран. Вам угодно список? Из Венгрии нас вышвырнул Людовик Великий[31]. Из Франции нас вышвырнули Людовик IX, Филипп IV, Карл V и Карл VI. В одном лишь шестнадцатом веке нас вышвырнули из Милана, Неаполя, Берлина и Братиславы.
