Герой со станции Фридрихштрассе - Максим Лео
Чем дольше Рёсляйн копался в этом деле, тем сложнее оно становилось. Правительство ГДР в то время публично преуменьшало значение успешного железнодорожного побега. Тем тяжелее было докопаться до истины. Хонеккер был в бешенстве, он неоднократно вызывал к себе министра госбезопасности Мильке. Протоколы, отчеты, анализы и корреспонденция по этому делу занимали два двухметровых стеллажа в архиве Штази. И несмотря на это, Хольгер Рёсляйн так и не смог составить полную картину этого побега. Слишком много противоречий, слишком много несовпадений.
Из документов следственного изолятора Хоэн-шёнхаузена, где Хартунг, согласно заключению, провел два месяца, выходило, что было всего несколько протоколов допросов. Пять, если быть точным. Михаэля Хартунга держали два месяца в строгом режиме, очевидно, с целью измотать и заставить дать показания. Тогда почему же его неделями не допрашивали? В отчетах политбюро говорилось о ежедневных допросах. И почему Хартунга отпустили просто так, без признания?
Еще больше Рёсляйна сбивало с толку личное дело с карьера в Бервальде, куда Хартунга отправили отбывать условный срок. Дело было открыто 21 июля 1983 года. Кадровик карьера сделал пометку, что разнорабочего Михаэля Хартунга накануне проинформировали о правилах пожарной безопасности. А массовый побег произошел всего за неделю до этого, и официально Хартунг должен был находиться под стражей в Берлине.
Рёсляйн был в замешательстве. Эта история настолько подстегнула его любопытство, что он в конце концов решил пойти против своих принципов и попросить о личной встрече бывшего начальника службы безопасности станции Фридрихштрассе, подполковника Фрица Тойбнера. Это решение далось ему нелегко. С Тойбнером у них был публичный конфликт, и тот однажды даже назвал его одержимым ненавистником ГДР. И, конечно, Тойбнер тут же рассмеялся ему в трубку: «Гляньте-ка, какая честь! У великого искоренителя Штази есть ко мне вопросы!»
Рано утром Рёсляйн приехал в Мёеллензее, деревню с развалинами замка, пожарной частью и домиками из красного кирпича в пятидесяти километрах от Берлина. Тойбнер расписал ему маршрут: в конце деревни свернуть налево, затем по грунтовой дороге к озеру. Это было типичное место обитания бывших штазистов: немного на отшибе, хорошо контролируемый въезд, большие финские деревянные дома в сосновом бору, прямой выход к озеру. У кого на востоке могли быть такие? Только у «своих», думал Рёсляйн.
Рёсляйн припарковал свою «тойоту» у ржавого шлагбаума и остаток пути проделал пешком. Он глубоко втянул в себя влажный осенний воздух, словно ищейка, почуявшая след. Ресляйн понимал, что здесь он на вражеской территории, ему даже казалось, что мужчина в коричневом спортивном костюме подозрительно наблюдает за ним. А в самом конце дорожки, широко расставив ноги, стоял Тойбнер с голым торсом и полотенцем на плече. Рёсляйн направился к нему. Тойбнер не двинулся с места, ждал, когда он сам подойдет, и пристально следил за каждым его движением. Он совсем не выглядел на свои семьдесят восемь, и его грудные мышцы были как у десятиборца.
— Не холодно ли для купания? — спросил Рёсляйн, подойдя к Тойбнеру.
— Ну вы же знаете, настоящие чекисты холода не боятся, у нас кожа как у буйволов, а зубы как ножи.
— Наслышан, — сказал Рёсляйн.
Они вошли в дом, и пока Тойбнер заваривал чай на кухне, Рёсляйн осматривал гостиную. На стенах висели охотничьи трофеи, семейные фотографии и грамота, удостоверяющая золотой орден «За заслуги перед Отечеством».
— Ох уж эти штазисты, неисправимы, да? — сказал Тойбнер, заходя в комнату с подносом, на котором стоял чайник и тарелка с печеньем. — Угощайтесь, печенье не отравлено, хотя я и подумывал об этом.
— Спасибо, что согласились принять меня, господин Тойбнер, очень великодушно с вашей стороны.
— О, мне стало крайне любопытно. Это профессиональное. Я так много слышал о вас и так часто о вас говорил. Когда я сказал жене, что сам Хольгер Рёсляйн пожалует на чай, она, кажется, подумала, что я окончательно сошел с ума.
— Меня волнует массовый побег восемьдесят третьего года, когда поезд ушел на запад. Я изучил документы и, честно говоря, так и не понял, что там на самом деле произошло.
Тойбнер рассмеялся:
— Я знал, что у вас хорошее чутье. Если бы родители ваши тогда не уехали, вы бы многого добились у нас. Даже если бы ваш отец был против.
Рёсляйн опешил. Еще по дороге сюда он размышлял, что сказал бы отец на то, что его сын встречается с бывшим офицером Штази. Неужели Тойбнер читает его мысли? Он напрягся, но старался не подавать виду. Разумеется, Тойбнер тоже подготовился к этой встрече.
— Поздновато для вербовки, — сказал Рёсляйн, — но благодарю за комплимент.
— Зачем мне вам помогать, господин Рёсляйн? Прошу, назовите мне хоть одну причину.
Рёсляйн ожидал такого вопроса и тщательно подготовился.
— Потому что тогда у вас будет одно желание. Как в сказке. И я сдержу обещание и выполню его.
— Чего же мне у вас попросить?
— Уважения, снисходительности, понимания, когда понадобится. Вы же в курсе, что со мной часто консультируются по поводу бывших сотрудников министерства госбезопасности. Например, когда речь заходит о пенсионных выплатах. Или об арендованных у государства участках земли в отдаленных сосновых лесах.
Тойбнер пристально посмотрел на него, и Рёсляйн понял, что попал в точку.
— Любопытно, — сказал Тойбнер. — Я вас недооценил. Даже не думал, что вы пошли на сделку с дьяволом.
— Почему бы и нет? Если дьяволу есть что мне предложить.
Тойбнер походил кругами по комнате, остановился у окна и посмотрел на озеро.
— В прошлом году у меня в саду завелся крот и попортил мне весь газон. Сперва я думал, как бы его прикончить. Но потом у меня появилась идея получше: я набрал дождевых червей, порезал их и закопал за участком. С тех пор крот роется там, а мой газон оставил в покое.
— Прекрасная история, очень образная. Думаю, вас устроит, если я скажу, что вам больше не придется беспокоиться о вашем газоне.
Тойбнер опустился в кожаное кресло, посмотрел Рёсляйну прямо в глаза и бодро кивнул. Это скрепило их сделку, и Рёсляйн
