Герой со станции Фридрихштрассе - Максим Лео
Однажды, когда Евгению было двенадцать, а Александру десять, отец объяснил им, что они неслучайно так быстро бегают и неслучайно у них такие светлые волосы и голубые глаза. «Дело в том, что вы немцы!» — с гордым видом заявил отец. Все потому, что именно его предки привнесли в род немецкую кровь, а не предки его жены, которых он с пренебрежением называл казахами. Пару месяцев спустя они с родителями переехали в Германию, где уже жили сестра отца и двое его двоюродных братьев.
В немецкой школе им дали понять, что, несмотря на немецкие паспорта, их по-прежнему будут считать казахскими крестьянскими мальчишками. Основной причиной было то, что они не владели языком и не знали, что такое Commodore 64. Братьев называли русскими и смеялись над их гортанным акцентом. Пока Евгений не начал отвешивать тумаки, разбивать носы в кровь, выворачивать пальцы и кусаться. Вскоре в немецкой школе Евгения стали бояться и уважать. И Александра, как его брата, тоже.
Евгений встретил других ребят-земляков, которые уже неплохо освоились в Германии: торговали крадеными магнитолами, гашишем и поддельными сигаретами, за что выручали приличные суммы. Александр записался в городскую библиотеку, читал Германа Гессе и старался избавиться от акцента.
Спустя четыре года Евгений впервые попал в колонию для несовершеннолетних, а Александр — в гимназию. Когда кто-то спрашивал его, как могло случиться, что Евгений стал уголовником, а он приличным человеком, Ландман смущенно пожимал плечами.
Годами позже на суде за вымогательство, осуществленное группой лиц, между братьями случилась ссора, потому что Александр не понимал, что Евгений делает со своей жизнью. Почему он такой. На что Евгений ответил, что точно так же не понимает своего младшего брата, но готов смириться, если они будут уважать друг друга. Поскольку они навсегда останутся братьями, несмотря ни на что.
Вот только от уважения со временем совсем ничего не осталось. В том числе и потому, что Евгений постоянно пытался втянуть Александра в свои грязные делишки. А когда родители оказались на улице из-за того, что владелец квартиры не захотел больше сдавать ее наркоторговцам, тут уже и братские узы не помогли. В комнате для свиданий тюремной больницы Гельзенкирхена, куда Евгений попал, потому что, спасаясь от полиции, выпрыгнул из окна третьего этажа и переломал обе ноги, Александр отрекся от брата. Он сказал, что не желает больше видеть Евгения, пока тот не образумится.
И теперь мать попросила Александра забрать брата из тюрьмы. На протяжении всех этих лет она втайне от мужа писала ему. «Твой брат изменился», — сказала мама, но видно было, что сама она в это не особенно верит.
Тюремные ворота открылись, и оттуда вышел Евгений. Ландман зашагал к нему навстречу, он почувствовал радость, ему захотелось броситься к брату. Евгений поставил чемодан на землю, раскинул руки, Ландман немного помедлил, но мгновением позже оказался в крепких объятиях Евгения. Было радостно слышать его дыхание.
— Ты приехал, — сказал Евгений.
— Да, я хотел, не знаю, почему я не…
— Ты здесь, остальное неважно.
Они отправились выпить пива и говорили так, будто виделись только вчера. Не было ни отчужденности, ни стыда, они остались теми же Александром и Евгением — светловолосыми братьями с Горного Алтая. В тюрьме Евгений, по всей видимости, внимательно следил за деятельностью брата в течение последних недель.
— Горжусь тобой. Молодец, что откопал такую историю. Этот тип теперь знаменитость. И ты тоже.
— Ну, я всего лишь делал свою работу. И мне просто немного повезло, — сказал Ландман.
— Ты все такой же скромный, Алекс, предпочитаешь не отсвечивать. Пора бы уже ставить себя на первое место.
— С чего ты взял, что мне это нужно?
— С того, что я твой брат.
— Да прекрати, мне вполне достаточно того признания, что я получаю сейчас.
— А ты сам не хотел бы стать героем?
— Я не герой.
— Тот тип тоже, просто притворяется. Я видел его по телевизору, он врет, точно тебе говорю.
Ландман удивленно посмотрел на брата:
— Почему ты так думаешь?
— Жизненный опыт. Я слишком часто видел, как люди врут. Некоторые из страха, некоторые из наглости, некоторые просто по привычке.
— У тебя что, встроенный детектор лжи? — раздраженно спросил Ландман.
— Да, можно и так сказать. У меня нюх на вранье. При моей работе ошибаться нельзя. Был один тип, который, как мне казалось, меня обокрал. Я уже хорошенечко начистил ему морду, а он все не хотел признаваться. Тогда я отрубил ему палец, потому что это обычно помогает вывести на чистую воду. А позже выяснилось, что он в самом деле был не виноват. Представляешь, как мне было неловко?
Ландман в ужасе смотрел на брата.
— Конечно, Евгений, прекрасно тебя понимаю. С кем не бывает! Всякий может отрубить другому палец по ошибке. Наверное, потому у людей и десять пальцев на руках, никогда ведь нельзя исключать такую глупую оплошность!
— За что ты на меня злишься? — спросил Евгений.
— Потому что я был очень рад снова увидеть брата и совсем забыл, что он преступник!
— Ладно, ладно, прости. Я просто хотел сказать, что твой тип набрехал. Надеюсь, у тебя не возникнет из-за него неприятностей. Просто предостережение от старшего брата, не больше.
— Я проверил историю, все сходится, — резко ответил Ландман.
— Ой ой, братишка!
— Ну что?
— Мой встроенный детектор лжи сигнализирует, что и ты врешь. Что случилось? Не пытайся обмануть свою плоть и кровь.
— Я не вру! — сказал Ландман так громко, что окружающие посмотрели на них. — Мой мир устроен иначе, чем твой, я не такой, как ты!
— Ладно, успокойся, — примирительно сказал Евгений, — я тебе верю, брат.
Но Ландман понимал, что это неправда. Все последующие дни сомнение старшего брата висело над ним грозовой тучей.
17
Обычно Хольгер Рёсляйн сторонился бывших сотрудников Штази. Встречи с ними были для него неприятны и тревожны. Большинство этих людей, особенно из старших офицерских чинов, очень умны, а некоторые даже симпатичны. Что осложняло дело. С ними приходилось быть предельно осторожным, чтобы не поддаться манипуляциям, поскольку в этом они были очень хороши. Рёсляйн предпочитал составлять собственное мнение о событиях по документам. Конечно, бумаги тоже могли лгать, но с годами он выработал определенное мастерство, когда дело касалось вылавливания правды из пыльных папок восточногерманской бюрократии.
К сожалению, это не всегда срабатывало, всплывали
