Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
– Не моя она больше. Я себе другую наметил – Верону. Ротация кадров, так сказать. Ее на дискаче гопнули два урода. Трубку отжали и портмоне со стипухой, цепочку с крестиком с шеи сняли, колечко с пальца стянули. Она как раз ревела на улице, когда я мимо проезжал. Посадил я ее в машину, стал катать по городу. В мусарню она обращаться не стала – не верит правохрЕнителям. Так вот, повезло нам в ту ночь несказанно – узнала Верка своих обидчиков – сидели на корточках под киоском, пиво из банок потягивали.
Решил я их надрать с оттягом. Оба – дохелы, смотреть не на что. Сначала упирались: мол, не брали ничего – овца порожняк гонит. Пришлось одному разбить фаберже, другой отхватил в табло. Забрал я у них паспорта и выставил чисто символический штраф – полштуцера зеленых. Предупредил: если цинканут куда, ждут их пять сквозных ударов вилами в тушку и контрольный тычок в глаз. Кроме того, станут они героями Ютуба – профилактическую беседу Верка снимала на мобильник. Хлопчики вовремя вдуплились и замаксали. Бабосы я отдал пострадавшей. Та на радостях мне чуть на улице не отдалась. Я, как благородный разбойник, порывом девушки не воспользовался, пообещал при случае позвонить. И позвонил бы – зачетная телочка, ничем не хуже Лильки, пропади она пропадом.
– Бедная девушка, – вздохнул Бурак, давно заметивший, как Павла злит его солидарность с опером.
– А ты, бульбаш, не переживай за нее. Девица из эскорта за ночь зарабатывает косарь евро. За одну ночку! Вот ты в своем Бульбостане за месяц такую сумму наколотишь? Фигли! Потому-то половина вашего населения у нас и батрачит. И мы вас, нищебродов, вынуждены здесь терпеть.
– Вот вам и разговор о бабах, – сверкнул очками Иван. – Вот вам и положительная динамика.
Какое-то время мужчины работали молча. Тетух обижался на Русича с Лялиным за то, что те не приняли его сторону в вопросе порицания девиц легкого поведения. Артист тоже гневался на них за отсутствие должной реакции на выпад о понаехавших. Дулся, сопел, кряхтел и все-таки не выдержал.
– Вот вы, батюшка, умный, все знаете, объясните мне, недалекому провинциалу, почему русские такие ксенофобы. Почему им так трудно терпеть рядом с собой чужаков?
Монах поставил на стол свой мерный стакан, задумался.
– На протяжении своей истории русский человек всегда мечтал о двух вещах – выгнать нерусских из России и уехать жить за границу, – улыбнулся он виновато. – А ксенофобия, Вань, досталась нам в наследство от наших животных предков, у которых основной формой межвидовых взаимоотношений была борьба за выживание. Перестав быть животными, люди не прекратили эту борьбу. Просто межвидовое взаимодействие сменилось межнациональным. У homo sapiensa cохранился генетический страх перед чужим и непостижимым, а потому опасным и враждебным. Особенно это касается чужаков монголоидной расы. Со времен монголо-татарского ига в нашем фольклоре сохранилось огромное количество былин, сказов, пословиц и поговорок: «Нежданный гость – хуже татарина», «Бей сполох, татарин идет!», «Это – сущая татарщина»… Они веками передавались из уст в уста, из поколения в поколение. И это отложилось в нашей исторической памяти.
– При Советском Союзе этого и в помине не было!
– Было, Вань, было, но в облегченном варианте. В условиях тоталитарного режима любые попытки разжигания межнациональной вражды жестко пресекались. К тому же, внутри страны не было интенсивных миграционных потоков. Да и вообще народы СССР добрее относились друг к другу.
Проявления ксенофобии возникают обычно при столкновении сильно различающихся культур. Тут на первый план выходит уже не столько национальная нетерпимость, сколько неприятие чужих, противоречащих принятым у коренного населения моделей жизни, нравственных принципов и традиций. Отрицание чуждых культурных моделей всегда сопровождается и отторжением их носителей, подобно тому, как иммунитет отторгает чужеродные клетки. В ксенофобии есть составляющая, связанная с самосохранением целостности народа, его образа жизни, менталитета. В человеческом подсознании, как в ПВО, функционирует система распознавания «свой – чужой». Отсюда нелюбовь к инородцам, нежелание «портить породу», подозрительное отношение к чужакам.
– Ну, ты даешь, батяня Георгий! – восхищенно покачал головой Паштет, считавший монаха затюканным сектантом, не разбирающимся ни в чем, кроме религиозных догм. – Неужели вас так в монастырях натаскивают?
– Я ведь не всегда монашествовал, – сложил тот руки лодочкой. – Много лет был доцентом кафедры философии религии и религиоведения Московского государственного университета имени Ломоносова. Пятнадцать лет обучал студентов, занимался научной деятельностью, публиковался в зарубежных изданиях.
– Фигасе! – присвистнул Пашка. – Как же тебя, болезного, так покрутило? Для того, чтобы слиться из мирской жизни, надо иметь охренительные причины.
– Они у меня были, – улыбнулся Русич одними уголками губ.
Глава 9
Русич
– Расскажи, нам жутко интересно. Лично я с живым монахом ни разу не сталкивался. Никогда не мог понять мужиков, отказавшихся от баб, телика, бухла и сигарет во имя … непонятно чего.
– Я тоже, – поддержал Пашку Лялин.
Отец Георгий обвел присутствующих своим бархатным взглядом.
– Монастырь – учреждение не человеческое, а Божеское, и цель его – отдалить христианина от сует и попечений мира. Посредством покаяния соединить его с Богом, помочь ему вырваться из порочного круга бездушия и жестокости в мир, где высшими принципами являются терпимость и любовь.
– Но для того, чтобы понять это, вовсе не обязательно отрекаться от мирской жизни, – подал голос белорус.
– Так никто никого не неволит. Отречение от мирской жизни – сознательный выбор каждого, находящегося в обители. Возможно, для мирского человека мы и кажемся странными, уже хотя бы потому, что большую часть суток проводим в молитве, а не в угождении своим страстям и утробе. На самом же деле, мы не считаем, что лишили себя чего-то важного. Для нас жизнь вне мира – не лишение, а приобретение возможности спокойно мыслить, воспринимая себя Божьим созданием.
– Но монахам ведь ничего нельзя! У них – запреты похлеще, чем на зоне. Да и подъем в такую рань,
