Девушка по имени Йоханан Гелт - Алекс Тарн
Судя по обшарпанности динамиков, ему далеко не всегда доставалась настоящая сцена; временами наверняка приходилось довольствоваться пешеходной улицей, а то и подземным переходом, и теперь, заполучив в свое распоряжение целую площадь, артист изо всех сил старался соответствовать высокому статусу. Он пел по-немецки, так что я даже приблизительно не понимала содержания песен, но их мелодичность выгодно отличалась от лающих интонаций, которые мне порядком поднадоели за неделю пребывания в сквоте.
Публика подпевала, хлопала в такт, а кое-кто и приплясывал. Состав и объем аудитории полностью соответствовали скромному масштабу певца. Если не считать тех, кто высунулся из окон окружающих зданий, слушателей собралось человек сто, не больше: уже упомянутые мамаши с колясками, случайные прохожие, молодые парочки, домохозяйки, приостановившиеся на пять–десять минут по дороге в бакалею, пожилые завсегдатаи соседнего кафе, прервавшие по такому случаю ежедневную партию в карты. Расположившийся недалеко от сцены передвижной киоск бойко торговал горячими сосисками и пивом.
Артист энергичным аккордом завершил песню, раскланялся и тут же затянул новую. Стоявшая рядом со мной девушка улыбнулась и, что-то сказав, уставилась на меня в ожидании ответной реакции.
– Извините, не понимаю, – смущенно проговорила я по-английски.
– Туристка?
– Ага.
– Нравится? Нам тоже. Он тут часто поет.
– О чем?
Девушка пожала плечами:
– Обычная музыка-фолк. Старые песенки о прежней жизни. Новые песенки о прежней жизни. Главное, что о прежней. Это и хорошо… Подожди-ка…
Она вдруг вскинула голову, как будто расслышав что-то тревожное. Толпа колыхнулась и подалась в сторону от сцены.
– Антифа! – закричал кто-то.
– Антифа!.. Антифа!.. Антифа!.. – повторили десятки голосов.
Моя собеседница в панике рванулась куда-то вбок, но потом, видимо, спохватившись, обернулась ко мне.
– Беги! Слышишь?! Беги, скорее!
Ее заглушил нарастающий шум атаки, сложившийся из слитного нечленораздельного рева, угрожающих выкриков и безумного визга. Всё началось настолько неожиданно, что я не сразу связала происходящее с парнями, которые четверть часа тому назад сидели за моей спиной в кузове фургона. Но это были именно они: молодчики в черных кожаных куртках и черных штанах, заправленных в высокие армейские ботинки. Только теперь стало ясно, как сильно я недооценила решимость и боевую квалификацию этих фашистов. На самом деле, они совсем не походили на симфонический оркестр, сколько бы гобоев ни было свалено в их уродской марксистско-ленинско-карподкинской библиотеке.
Еще глупее с моей стороны было посмеиваться над битами и кастетами в их умелых руках… Пока я слушала парня с гитарой, они высадились где-то неподалеку, потихоньку окружили площадь, а затем, прикрыв морды черными чулками-балаклавами, по команде, с трех разных сторон набросились на собравшихся там людей. Наверно, так атакует стадо разъяренных носорогов. Сквер наполнился воплями избиваемых.
Певец метнулся было к киоску, но получил по коленям бейсбольной битой и упал. Покатилась по земле широкополая шляпа. Взметнулась в воздух и, обрушившись на голову хозяина, простонала раздробленная гитара, предсмертно взвизгнул усилитель, разлетелись в щепки динамики. Упавших топтали, а те, кто удержался на ногах, пометавшись меж битами, кастетами и сапогами, находили спасение в ближней ко мне улице, где вроде бы не было фашистов. Наверно, мне тоже следовало как можно скорее убежать, но я почему-то не могла шевельнуться и, прижавшись спиной к стене, смотрела на страшную картину избиения.
Где-то поблизости взвыла полицейская сирена. Я повернулась на этот исполненный надежды звук и только тут заметила идущего ко мне штурмовика. Нас разделяло не больше десяти метров. Он небрежно поигрывал бейсбольной битой, прикидывая, куда ударить сначала. Веселые серые глаза в прорези балаклавы ловили и оценивали каждое мое движение. Вот и всё, пронеслось у меня в голове. Это ж надо суметь так глупо заработать дырку в черепушке. И хорошо, если только дырку…
Я даже не думала сопротивляться: теперь на меня шел не какой-то там сельский дурачок, которого можно вырубить, лягнув по надкостнице. Этого фашистского пса, специально натасканного на уличные бои, обмануть не получится. Нужно просто присесть, закрыть голову руками и молиться… Краем глаза следя за размахом биты, я сползла по стене, и тут неведомо откуда взявшаяся массивная фигура на секунду-другую застила мне свет божий. Еще один штурмовик? Уже в полном отчаянии я не нашла ничего лучше, чем зажмуриться в ожидании удара.
– Бетти! Вставай, быстро! Бетти, мать твою так и разэтак! Да очнись же ты, черт тебя побери! – Кто-то бесцеремонно тряс меня за плечо и матерился…
Матерился на иврите! На моем родном иврите! Я открыла глаза. Штурмовик лежал совсем рядом, буквально у моих ног. Лежал неподвижно, неловко подвернув ногу, как лежат только трупы. Незнакомец в сером плаще легонько хлестнул меня по щеке.
– Чего дерешься? – обиделась я.
– Вставай, ну… А, чтоб тебя…
Еще более непочтительно помянув мою пропащую матушку, он наклонился и с неожиданной легкостью оторвал меня от земли. Следующие минуты три я провела в состоянии, именуемом «полное опупение». Это ж надо, чтоб вот так вот: взвалить меня на плечи, как пленную сабинянку, как бык – Европу, и тащить – причем бегом! – по улице, на глазах у всего мира… Да мыслимо ли такое, бабоньки?! Возможно, когда-то в раннем младенчестве кто-то вынужденно брал меня на руки, а я вынужденно подчинялась, хотя наверняка орала при этом благим матом. К счастью, моя сознательная память не простиралась настолько далеко. С учетом этого можно было без тени сомнения утверждать, что никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не поступал со мной столь бесцеремонным образом.
– Опусти! – приказала я быку, как только более-менее пришла в себя.
– Что?
– Опусти меня немедленно, мать твою…
– Вот только этого не надо, – поспешно перебил он и поставил меня на ноги. – Мою маму не трожь, очень прошу. Идти можешь? Тогда вперед.
В напряженном молчании мы миновали несколько перекрестков.
– Заходим, – скомандовал плащ, поравнявшись с уютным на вид пивным садом. – Садись вон там в уголке.
Я подчинилась. Нехорошо с ходу возражать человеку, который только что вытащил тебя из пасти смерти. Незнакомец вернулся с двумя литровыми кружками, сел напротив меня и одним махом вылакал половину своей бадьи. Здоровенный мужик, косая сажень в плечах, квадратный подбородок, седина на висках и не слишком подходящая к такой солидной внешности почти детская наивность взгляда. Впрочем, первое впечатление могло оказаться ошибкой. На вид ему было под полтинник, хотя двигался дяденька с поразительной легкостью.
– Спасибо, – сказала я.
– Ерунда, – отмахнулся он. – Сейчас я заказал, потом ты закажешь, будем квиты. Ты пей, чего сидишь. Хороший «Пауланер», свежий.
– Я не за пиво благодарю.
– А за что? Оливок я вроде не принес.
– Кончай придуриваться, дядя. Спасибо, что спас. Что вытащил оттуда.
Он ухмыльнулся:
– Ах, ты об этом. Нет, Бетти, тут спасибом не отделаться. Тут баш на баш, не иначе.
– Кто ты? Откуда знаешь мое имя?
– Зови меня Коби. Я давний дружок твоего мужа Мики. С армейских времен.
– Почему я должна этому верить?
Незнакомец пожал плечами:
– Позвони ему, спроси.
Я достала телефон и набрала номер. Мики ответил сразу:
– Где ты? Когда вернешься?
– Думаю, дня через два, – сказала я. – Слушай, милый, ставлю тебя на громкую связь. Тут напротив меня сидит человек размером с небольшую гору. Зовут его Коби, и он уверяет, что знает тебя по армии. Как тебе такое?
– Коби, Коби, Коби… – задумчиво повторил муж. – Нет, не помню. Гони от себя этих ухажеров. Скажи ему, что я любую гору могу ужать до размеров ночного горшка.
Дядя в плаще рассмеялся и склонился к лежащему на столе телефону:
– Узнаю тебя, бижу. Можешь, еще как можешь…
Мики громко выдохнул и молчал не меньше минуты.
– Милый, ты еще здесь? – поторопила его я, когда надоело ждать.
– Возьми трубку.
Я отключила динамик и подняла телефон к уху. Коби, безмятежно улыбаясь, смотрел на меня с противоположной стороны стола.
– Да, милый.
– У тебя проблемы? – напряженно спросил Мики.
– Были. Но этот человек помог.
– Слушай внимательно, – сказал Мики. – Этот человек не врет. Он действительно мой давний друг. Правда, раньше его звали иначе, но это нормально: у таких людей бывает много имен. Главное в другом: рядом с ним всегда очень опасно. Обычно он справляется в одиночку и лишнего не попросит, я уверен.
