Исповедь царя Бориса - Сергей Калабухин
— Это точно! — неожиданно поддержал Лидина Минаев. — Вот если б не этот фестиваль, я б и дальше считал свои опыты с прозой всего лишь неудачными попытками, а поэзию — единственно правильным направлением. А тут вот видите, как всё вышло.
— А вы что, тоже пишете? — спросил Мыльников Лидина. — Стихи или прозу?
— Я фантастику пишу, — горько усмехнулся Лидин. — Ваш альманах такое не печатает. Вы мне это ясно объяснили лет десять назад, не помните?
— Правда? — удивился Мыльников. — То-то я смотрю, лицо мне ваше знакомо. Так чего ж вы, батенька, столько лет ерундой занимаетесь? Занялись бы реальной прозой. За десять-то лет многому научиться можно.
— Так это для вас фантастика — ерунда, — огрызнулся Лидин. — А для миллионов людей — любимый жанр.
— Ну так и не жалуйтесь тогда, что вас не печатают в серьёзных журналах, — теряя к Лидину интерес, сказал Мыльников.
— Это ваш альманах, что ли, серьёзное издание? — начал заводиться Лидин. — Я вот знаю, что в Коломне есть писатель, с успехом издающийся за рубежом. И пишет он ту самую реалистическую прозу, за которую вы ратуете. Однако в «Коломенском тексте» его вещей нет. Или он — наглядный пример того случая, когда «нет пророка в своём отечестве»? А может, под словом «реальная» вы подразумеваете что-то другое?
— Я знаю, о ком вы, — побагровел Мыльников. — Да, сейчас наметилась такая тенденция: зарубежные журналы берут из интернета плохие произведения российских авторов и публикуют их на своих страницах, чтобы показать своим читателям, что русская литература теперь — это не литература уровня Толстого или Достоевского.
А наш, вот этот российский писатель, радуется. Здесь-то, на родине, у него никаких публикаций нет! Ты должен плакать, что тебя там выбрали, и не соглашаться, если ты — патриот. Но многие этого не понимают, потому что для любого творческого человека это — шанс, и он хватается за любую публикацию. Тем более, тебе предлагают!
— Знаете, Эдгар Иванович, — тихо сказал Лидин, — вы сейчас, извините, какую-то чушь сморозили. Не ожидал я от вас такое услышать, особенно после того, как ещё совсем недавно с огромным интересом слушал ваши воспоминания. Мне действительно было интересно вас слушать, хоть и жил я в другом районе Коломны и кино смотрел в новеньком кинотеатре, а на Репинку мы без какой-либо опаски бегали купаться в одном из тамошних прудов. А ведь ваше детство и моё разделяет каких-нибудь десять лет! Застойных брежневских лет, за которые Коломна столь разительно изменилась. Там, на эстраде, вы были убедительны, и я даже позавидовал вашему таланту рассказчика. Но вот про зарубежные журналы давайте лучше не будем…
— Да уж, — поддержал его Петров. — Меня ты, Иваныч, тоже поразил. Ладно, тогда, во времена идеологического противостояния СССР и Запада, тамошние издания печатали всякую муру типа Бродского и Солженицына, но сейчас-то им это зачем? Мы уж третий десяток лет идём тем путём, по которому нас направили американцы во времена Ельцына.
— А-а, — отмахнулся Мыльников. — Не будь так наивен! Политика Европы по отношению к России всегда была одна: опорочить и уничтожить. Менялись только поводы нападок. Во времена СССР это была идеология, сейчас они вновь пытаются представить нас дикарями.
— В этом я с вами согласен, Эдгар Иванович, — сказал Лидин. — Но тут есть одна существенная разница. Во времена противостояния с СССР Запад издавал большими тиражами тексты диссидентов, чтобы поддержать этих людей морально и материально, а также досадить нашим руководителям. Это был один из способов идеологической борьбы. Никого на Западе не интересовало качество тех текстов, и правду ли пишут их авторы о реалиях советской жизни. Была пущена в ход даже Нобелевская премия! Тексты диссидентов читали не только эмигранты, их переводили на английский, французский, испанский и прочие европейские языки. Проводились мощные рекламные кампании под видом защиты политических жертв коммунистического режима.
Нынешние же публикации российских авторов в зарубежных русскоязычных изданиях происходят исключительно для наших бывших соотечественников, эмигрантов разных лет, для тех, кто там интересуется современной русской литературой. Нет никаких шумных рекламных кампаний и прочей политической шумихи.
— Хорошо, не будем спорить, — раздражённо буркнул Мыльников. — Всё равно мы тут с вами к согласию не придём.
На несколько минут разговор прервался. Все дружно набросились на остатки продуктов, молча жевали, стараясь не глядеть друг на друга.
— Знаете, Эдгар Иванович, — вдруг сказал Лидин. — В моей юности уже вовсю были в ходу телевизоры, переносные магнитофоны и транзисторные радиоприёмники.
— Вам повезло, — флегматично пробурчал Мыльников, отрезая себе кусок торта.
— Не особо, — хмуро возразил Лидин. — Потому что всего этого не было в нашей семье. Я рос без отца, и мама вынуждена была работать на двух работах, извините за тавтологию. Она уходила рано утром и возвращалась поздно вечером, когда всех моих друзей уже давно родители загнали по домам, накормили и спать уложили. А я сидел, голодный, в тёмной комнате — электричество надо было экономить, — ждал маму и слушал радио. Это была старая ламповая радиола, здоровенный ящик на длинных тонких ножках, занимавший целый угол. Когда я её включал, загорался яркий зелёный огонёк, а огромная шкала подсвечивалась слабым жёлтым цветом. Частоту волны каждый раз приходилось немного подстраивать.
Словом, я сидел на полу рядом с радиолой и слушал какой-нибудь спектакль. Не знаю, как сейчас, а в то время по радио звучало много спектаклей. Это были записи из театров, в которых диктор время от времени комментировал происходящее на сцене: вошёл тот, вышла эта и тому подобное. Но гораздо больше передавали радиопостановок по известным книгам и пьесам.
Я никогда не забуду тот пульсирующий зелёный огонёк в темноте, открывший мне целый мир. Эта старенькая ламповая радиола до сих пор хранится на одной из полок в моём гараже, и когда я в нём бываю, то иногда включаю её, жду, когда нагреются лампы и разгорится зелёный индикатор, зашипит мощный динамик и… выключаю. Потому что не хочу осквернять её той гадостью, что звучит теперь по радио.
— Да вы, батенька, не тем занимаетесь, — облизывая с пальцев крем, сказал Мыльников. — Бросайте бездарно тратить своё время на фантастику и пишите реальную прозу. Однако, я никак не пойму, к чему вы всё это рассказали?
— Да, я тоже как-то не уловил связи, — поддержал Мыльникова Петров. — Я, например, часто слушаю в машине аудиокниги.
— Это была преамбула, — возбуждённо ответил Лидин. — Аудиокниги — это не то.
— Да, — согласился с Лидиным Денис. — Часто их читают такими монотонными или неприятными голосами, что
