Шум - Рои Хен
– Что происходит?! Почему КПП только один? Можно рехнуться, пока выберешься из этого города!
Голос доносится из головы очереди и принадлежит Моран Бар-Натан из отдела общественных жалоб тель-авивского муниципалитета. Моран, которая всегда встречает ее обнимашками и приветиками, а после поливает грязью за спиной. Однажды Ноа обнаружила, что Моран сплетничала о ней с уборщицей. Вот скажите, какое дело уборщице до ошибки в пресс-релизе для отдела цифрового маркетинга?!
Моран, ясное дело, будет счастлива оплатить ей билет до Тель-Авива, но обойдется это дорого. Они сядут рядом в автобусе, и Моран, конечно же, выжмет из нее все подробности фиаско на випассане. И вот тогда уже смеяться над ней будут не только муж и дочь, но и все работники мэрии, а может, и все жители Тель-Авива и Яффо.
Страх вынуждает ее к отступлению. Прочь от автовокзала. Нужен новый план.
Побродив среди уродливых зданий, окружающих автовокзал, Ноа, поддавшись внезапному порыву, ныряет в какой-то двор. Там она становится на колени между припаркованными машинами, чтобы переодеться в чистую одежду.
– Геволт![8]
Крик вырывается из окруженных первым пушком губ юного ешиботника. Ноа, уже успевшая задрать платье над головой, быстро опускает его. Поздно. Парень замер и не может пошевелиться, даже когда Ноа кокетливо проходит рядом с ним. Пусть она и не успела переодеться, но улыбка на ее лице расползается до ушей. “Геволт!” все еще звучит у нее в ушах. Нелепо и неловко. Почему мужчиной, которому выпало первым увидеть ее новые малиновые трусики, оказался этот милый невинный мальчишка? Уверена, он так и стоит там.
Улыбка перерастает в смех, который Ноа не в силах сдержать. Прохожие оглядываются на нее, она пытается прикусить губу, но это только усиливает дрожь в животе, и смех снова вырывается наружу. Она хохочет все громче и громче и останавливается, только когда чувствует, что ее трусики предательски намокли. Это связано с опущением тазового дна и другими проблемами, о которых она хотела бы не знать. После родов такие конфузы случаются с ней все чаще, особенно если кто-то смешит ее или при нагрузках, но это впервые, когда она сама рассмешила себя до такой степени. Как же она скучает по своей сумке.
Оглядевшись, Ноа замечает популярное сетевое кафе. Зайдя внутрь, она чувствует себя странно. Знакомый дизайн, холодный свет, прилавок с выпечкой, экран с блюдами над кассой, выкрикивают имена – ей кажется, что если выйдет отсюда, то очутится не в столице, а в двух кварталах от своего дома в Рамат-Авиве. Сотрудница заведения, анемичная девушка с бейджем, на котором написано ее имя Ходия, останавливает ее, вытянув руку:
– Извините, туалет только для клиентов. – И объясняет голосом будто из телефонного селектора: – Многие с улицы заходят, а в сегодняшней ситуации с безопасностью это…
– А почему ты решила, что я не клиентка?
Ноа уверенным шагом направляется к прилавку и делает вид, что выбирает между мюсли и рогаликами, хотя уж если фантазировать, то почему бы не о теплом сахлабе с арахисом и кокосовой стружкой?
Выдержав паузу, Ноа снова обращается к анемичному селектору в попытке достучаться до ее сердца:
– Ходия, да? Слушай, никак не соображу, что хочу заказать – умираю хочу писать. Я пописаю, и тогда мне будет намного легче сделать выбор.
– Я бы с радостью, – Ходия отвечает тем же странным голосом, будто звучащим из динамика, – но руководство сети подсылает людей, которые ходят по отделениям, просятся в туалет и ничего не покупают – они так проверяют, как мы работаем. А я сегодня руковожу сменой. Понимаешь? Ничего личного.
– Да я тут через секунду на пол тебе напружу! Как думаешь, руководству сети такое понравится? – И, наклонившись, шепчет ей прямо в ухо: – Я беременна! Ты запрещаешь беременной женщине зайти в уборную?!
После чего, надув живот, Ноа победно шествует в туалет.
Вот почему из всей лжи в мире Ноа выбрала именно эту? Лишь раз в жизни она согласилась стать кораблем, который был в плавании девять месяцев. Это оказалось увлекательное путешествие, включавшее морскую болезнь, блуждание по незнакомым акваториям и открытие нового прекрасного континента по имени Габриэла, но в будущем Ноа решила воздержаться от таких круизов. Много лет на них с Нимродом давили друзья, соседи и даже гинеколог – требовали, чтобы они подарили Габриэле брата или сестру. Доводы приводились ужасные: чтобы девочка не скучала одна на каникулах, чтобы у Габриэлы была помощь, когда ей придется заботиться о родителях в старости, чтобы укрепить еврейскую демографию, а самая ужасная причина из всех – если, не дай бог, с ней что-то случится, вы не останетесь без детей. В этой стране, поясняли доброхоты, помимо обычных бедствий, которые существуют во всем мире, таких как несчастные случаи, болезни и самоубийства, есть гибель в терактах, на поле боя или от дружественного огня.
Возможно, поэтому Ноа и предпочитала Дафну большинству своих подруг. Единственное, что Дафна вырастила за всю свою жизнь, это кустик марихуаны в горшке. Ноа не раз снилось, как они с Дафной меняются телами – как она становится худой, с прямыми светлыми волосами и татуировкой, начинающейся на затылке и заканчивающейся вы-не-хотите-знать-где.
Ноа не только солгала, что беременна, но и захватила кабинку для инвалидов – просторную, сверкающую, со своими умывальником и зеркалом. Белые стены, массивная коричневая дверь, яркий свет – все это ее успокаивает. Тут гораздо проще обрести душевный покой, чем на “Острове тишины”. Ноа сбрасывает белую хламиду и заталкивает ее в маленькую урну, точно убийца, прячущий улики.
– Посмотри на себя, – говорит она своему отражению в зеркале. – Стоишь чуть ли не голая посреди чужого города.
Потом наскоро споласкивает подмышки, лицо и шею. Мама в детстве называла это французской баней. Название произвело чарующее впечатление на юную Ноа, которая ненавидела душ и мечтала о Париже. Лужицы натекают у ног, пока, приблизившись к зеркалу, она внимательно изучает каждую морщинку на своем лице. Закончив сушить трусики под сушилкой для рук, Ноа чувствует, что кислый запах все еще здесь и исходит от ее нового малинового лифчика. Тогда она заводит руки за спину, расстегивает и снимает его. Ей
