Развилки - Владимир Александрович Дараган
Она достала пачку, долго не могла достать сигарету, одну сломала, вторая попытка была удачной. Сунула сигарету в рот, посмотрела на меня, как будто ожидая помощи, мотнула головой, привстала, достала из заднего кармана зажигалку, закурила.
— Не знаю с чего начать… Ехала я в аэропорт, ревела, не понимала, как буду жить дальше. Приехала домой, Андреа вокруг меня на цыпочках ходит. Хвалит за все, разве что пыль не сдувает. Про Москву не расспрашивал, спросил только, отдохнула ли я? Отдохнула, говорю, все хорошо. Девица, которую мы наняли, тоже какая-то виноватая ходила. Со мной вежливая, даже противно. Почему-то меня мадам называла. Ладно, думаю, повеселились без меня, но я прощаю. В конце лета выгнала ее, зажили мы с Андреа спокойно. Никита пару раз звонил, сказал, что у него на фирме проблемы, а потом сказал, что они с Ириной развелись. В ноябре приехал ко мне. Поселился в гостинице в Пиензе, хотел со мной встретиться. Говорил, что нам надо многое обсудить. А я… Я все откладывала и откладывала встречу. Почему — сама не знаю. Необъяснимо. С одной стороны, скучала, сама хотела с ним поговорить, но был какой-то страх. Пришлось бы говорить о будущем, вот это и было страшно. Не хотела я говорить о будущем.
Дня через два решилась. Встретились мы на пасседжиате. Ноябрь тогда дождливым выдался. Ливней не было, но все время моросило, небо всегда в тучах. Оба под зонтиками, руки друг другу пожали, он меня хотел поцеловать, я только щеку подставила. Сама не знаю, почему только щеку. Какой-то тормоз внутри включился. Стоим, смотрим на холмы, а вдали серость, все размыто, как будто через мутное стекло смотрим. Он мне начал рассказывать, что живет отдельно, в Ростокино, это около ВДНХ. Говорил, что не может без меня жить, просил все бросить и приехать к нему. Расхваливал свою Ростокино: парк около Яузы, там еще старый акведук стоит. И про ВДНХ рассказывал. Мы там будем гулять по вечерам, а скоро ресторан Золотой Колос заработает, и тогда все будет вообще лучше некуда. Будем сидеть на веранде и смотреть на фонтан. Я слушаю, молчу, никогда не любила ВДНХ. Там всегда приезжих много, толкотня. Не любила и все. Я больше Сокольники любила.
Потом он стал рассказывать, что у него остались деньги и мы можем купить в Ростокино трехкомнатную квартиру. Он уже присмотрел одну. Кухня, правда, маленькая, всего пять метров, и холодильник придется держать в коридоре. Тут мне совсем тоскливо стало. Дело не в холодильнике и маленькой кухне. Жила я так, даже хуже. Другим Никита стал. Он уже не такой, каким был в аэропорту Парижа. Тогда он обещал решить все мои проблемы, а сейчас, получается, моя очередь его утешать. Я бы не против, понимаю, что когда любишь, то тут даже вопросов не возникает. А у меня возникли. Получается, что не так уж сильно я его люблю.
Он опять про ВДНХ. Сказал, что в павильоне Армения продается коньяк. Хороший, говорил, коньяк, лучше французского. Вот тут мне почти дурно стало. Вспомнила, как мы приехали из деревни к нему в дом, Ирина разогрела бефстроганов, предложила коньяк. Армянский, это я помню. Сидим мы за столом, Ирина переоделась, платье надела красивое, а я, как замухрышка, в джинсах, футболке с пятнами от клюквы. Чувствовала себя горничной, которую за стол с господами усадили ужинать. О чем говорить — не знаю. И они молчат. Коньяк я выпила, а есть не могу. От выпитого мутило, вспомнить противно. С тех пор на коньяк смотреть не могу.
А потом еще хуже. Показали мне спальню, я разделась, легла, тут Ирина приходит. Ну, думаю, сейчас начнется разговор. Напряглась, пальцы в кулак сжала. А она так спокойно дает мне таблетку и стакан воды. «Выпей снотворное», — говорит, — я тоже выпью, иначе, не уснуть». Пожелала спокойной ночи и ушла. Уж как я ревела после этого!
И только Никита мне на пасседжиате про коньяк рассказал, как дождь кончился, и солнце среди туч показалось. И так вокруг красиво стало: из-за дождей трава зеленая, яркая, под солнцем сверкает. Туман в низинах, как будто вату положили. И это все на фоне темного неба — редко такое увидишь. Я извинилась, сказала, что хочу сфотографировать такую красоту и показать Андреа. Вынула телефон и…
— И он ушел?
— Конечно, тут легко догадаться. Не сразу ушел, помолчал, сказал «прости» и ушел. Красиво так ушел, с поднятым воротником, как будто в ночь уходил. Тут как раз солнце зашло, совсем темно стало. Он меньше и меньше становился, потом за поворотом скрылся. Вот и вся история.
— И больше ничего не было?
— Если не считать, что я начала дымить как паровоз, то ничего. Я тогда быстро поняла, что Никита стал человеком из прошлой жизни. Поревела немного и успокоилась. Сказала Андреа, что согласна на виноградник, накопим денег, купим лозу и будем делать вино. Я даже пару книг по виноделию купила. Ты уж прости, что история так неромантично закончилось. Я тогда часто думала, а какой мог бы быть счастливый конец? Если книгу написать, то лучше писать не правду, а придумать какой-нибудь счастливый конец. Особенный такой, чтобы слезы радости за героев. Девушки будут читать и радоваться. А еще лучше придумать три конца: один правдивый, другой счастливый, а третий еще какую-нибудь. Как в романе «Женщина французского лейтенанта». Я никакой счастливый конец не могла придумать. Разве что фантастический. Уехали бы мы с Никитой на день раньше, Ирина бы ничего не узнала, жили бы мы по-старому. Я бы с Никитой иногда встречалась, потом бы мы друг другу надоели, он нашел другую любовницу, а я… Гормоны бы поутихли, стала бы виноград выращивать. Жили бы мы с Андреа, долго, счастливо, делали бы вино, спивались потихоньку и умерли от цирроза в один день.
— Разве это счастливый конец?
— Спокойный и правдивый. Знаешь, а я сказку про нас написала. Хочешь расскажу?
— Расскажи, конечно.
— Жила-была принцесса. Красавица необыкновенная. Сватались к ней все рыцари в округе, но полюбила она принца из соседнего королевства, и он ее полюбил. Король с королевой были против, потому что с тем королем они были в ссоре. Тогда принц украл принцессу и увез ее в охотничий домик. Отпустили они слуг, стали там жить, любить друг друга, гулять, в озере нагишом купаться. А через месяц у них продукты кончились. Принц сказал:
— Я съезжу в свое королевство, привезу телегу деликатесов и две бочки вина.
И уехал. А его отец с матушкой узнали всю правду, рассердились и женили его на какой-то уродине. А принц было лапоть и недотепа. Не смог он противиться воле родителей, стал с этой уродиной жить. Принцесса в охотничьем домике ждала его ждала, проголодалась и пошла домой пешком. Шла она три дня и три ночи, ноги в кровь стерла. Пришла, а родители ей рады-радешеньки. Накормили ее, напоили и выдали замуж за молодого, красивого и богатого рыцаря. Вот так они живут: принц со своей уродиной, а принцесса с рыцарем. Прошло много лет, встретились они однажды в поле. Вышли из карет и пробуют вспомнить, что с ними раньше было. Силились, тужились, ничего не получается. Помнят, что были знакомы, что было что-то хорошее, а про охотничий домик забыли. Так и разъехались каждый в свою сторону.
— Грустная сказка, а в чем мораль?
— Да какая в сказках мораль? Нет тут никакой морали. Все проходит, все забывается. Было что-то хорошее и ладно.
— Никогда не жалела, что не поехала к Никите в Ростокино?
— Знаешь, я не Ростокино боялась. Я вдруг поняла, что поздно нам начинать все сначала. В двадцать лет можно. А сейчас…
Алена замолчала, вынула новую сигарету из пачки, покрутила ее в пальцах, затолкала обратно.
— Ну вот и все, нечего мне тебе
