Без исхода - Константин Михайлович Станюкович
«Что это такое? Где она? Она никогда не слыхала такого языка?» — невольно навертывались вопросы, и она скорее с любопытством, чем с увлечением, слушала Глеба. Ей даже казалось неприличным, что «этот бедный учитель» трактовал с какой-то плебейской уверенностью о таких событиях, о которых она прежде слышала совсем другое и которые всегда обходила с какой-то странной боязнью.
И вдруг об этом говорят совсем другим языком.
Сперва Ольга дивилась, а потом полюбила эту смелость. «Точно над пропастью танцуешь!» — сказала она однажды Lenorme, которая вместе с Федей жадно впивалась в Черемисова во время интересных уроков. Случалось, что и Настасья Дмитриевна подчас увлекалась и находила, что он преподает не без таланта.
«Но отчего он не молится, несчастный? — задумывалась она не раз. — И отчего вдруг Федя сам стал постель себе стлать?»
Она искала и не находила ответа.
Стрекалов не мог нахвалиться Черемисовым, особенно с тех пор, как Глеб сделал какое-то очень удачное применение на заводской машине. С тех пор уважение к нему росло, и Стрекалов не раз обращался к Черемисову за советами.
В одну из суббот Николай Николаевич приехал к обеду не в духе. Против обыкновения, он молча и сердито хлебал суп. Настасья Дмитриевна раза два украдкой взглянула на мужа и, когда он, кончив суп, выпил рюмку хереса, она решилась спросить:
— Ты с завода? Верно, там тебя расстроили, Николай?
— Да!.. — сердито заметил Стрекалов.
— Опять пьянство?
— Хуже…
— Что такое? — испугалась Стрекалова.
— То есть этакий народ, просто беда! Ведь, кажется, заботишься о них, хлопочешь, платишь аккуратно, одним словом, бьешься, чтобы из них порядочные люди вышли, а они вместо благодарности…
— Нашел у кого искать благодарности, — ядовито вставила Настасья Дмитриевна.
— Ну, так хоть из расчета, — горячо продолжал Николай Николаевич, — вели бы себя как люди, а не скоты… А то вообразите, — обратился он прямо к Черемисову, — сегодня пятьдесят человек пьяных и вдобавок большой медный чан украли! А, как вам это понравится?
Черемисов ни слова не отвечал, а Ленорм едва заметно улыбнулась, точно говоря этой улыбкой: «Посмотрим, каков будет спектакль?»
Ольга рассеянно слушала отца, а Настасья Дмитриевна укоризненно покачала головой и заметила:
— Оштрафовал?
— Разумеется! Не бросать же мне деньги на ветер… И хоть бы сознались, — а то и раскаяния никакого нет… Сегодня прихожу, спрашиваю: ребята, говорите прямо, кто украл? ничего не будет. Молчат. Карл Иванович чуть от злости не плакал, допрашивая. Ничего — молчат!..
Николай Николаевич перевел дух и наложил к себе на тарелку соте из рыбы.
— Такое закоренелое невежество, такая ненависть, и к кому же? — продолжал горячиться Стрекалов и говорил с искренним соболезнованием к людской испорченности. — К тому, кто им желает всякого добра и не на словах, кажется, только… Просто руки разведешь от удивления.
— К несчастию, народ наш только и может работать из-под палки! — вздохнула Настасья Дмитриевна, прихлебывая из рюмки белое вино.
Федя вспыхнул и удивленно взглянул на Черемисова, но Глеб был упорно занят своей тарелкой.
— То-то и непостижимо! — с грустью промолвил Николай Николаевич. — Ну, добро бы голоден — украл, а то ведь нет, жалованье получает хорошее — значит испорченность… Ведь это обидно же наконец! Не правда ли, Глеб Петрович? — окончил свой монолог Стрекалов, обращаясь прямо к Черемисову.
Все взглянули на Глеба. «Надеюсь, теперь наш сфинкс выскажется!» — не без ехидства подумала Настасья Дмитриевна. «Ну, будет сейчас представление!» — мелькнуло в голове Ленорм, и она с удовольствием ждала пикантной сцены. Ольга подняла глаза и тоже чего-то ждала. Федя, казалось, готов был съесть Черемисова.
Глеб чуть-чуть побледнел, когда от него потребовали категорического ответа; негодующее чувство охватило его, готовое прорваться, но он сдержал себя. Он нервно перекосил губы, взглянул как-то странно на Федю и ответил:
— Конечно, обидно!
Федя чуть не заплакал от злости, а Ленорм с презрением отвернулась от «этого труса». Только Настасья Дмитриевна пристально взглянула на Глеба, и ей стало досадно, что он согласился…
«Не то у него на уме… не то!» — подумала она.
— Я рад, что и вы со мной, Глеб Петрович, согласны, — весело говорил Стрекалов, уводя его после обеда в кабинет. — Просто голову теряешь. Говорю вам по совести, я не злой человек, а после таких фактов готов, кажется…
Он не досказал и махнул рукой.
— А вы еще чтения предлагали! — усмехнулся Стрекалов. — Им одна водка нужна, а не чтения… Он отца обокрасть готов для водки… Он жену продаст для того, чтобы напиться, как стелька… Он воровать станет… Какие тут чтения… Не англичане мы, Глеб Петрович…
Черемисов не выронил ни одного слова и дал Стрекалову наговориться досыта.
— Я не спорю, у вас на заводе, быть может, и большое пьянство, от которого вы и терпите убытки, но, — заметил Глеб, когда кончил Стрекалов, — все-таки остаюсь при своем мнении, что помочь этому — в вашей власти.
— Каким образом?
— Отвлеките их чем-нибудь, и вы увидите…
— Вы думаете, ваши чтения остановят?..
— Попробуйте… Сделаете доброе дело.
Стрекалов пытливо взглянул на Глеба. Глеб глядел совершенно серьезно.
«А ведь, пожалуй, он и прав!» — подумал Николай Николаевич.
— Но кто же займется этим делом?
— Если позволите, хоть я…
— Не только что позволю, а буду вам весьма благодарен… Какая ваша цена?..
— О цене поговорим после, Николай Николаевич, когда пойдет дело! — улыбнулся Глеб.
— Идея, конечно, недурна… В Англии эти чтения сильно развиты, но ведь у нас…
Стрекалов горько усмехнулся.
— А вы первый попробуйте устроить чтения в России… Газеты заговорят, и другие станут пробовать…
— Газеты наши только ругаются! — со злобой проговорил Стрекалов, вспомнив статью Крутовского.
— Тоже не мешало бы, Николай Николаевич, и доктора пригласить в больницу, а то фельдшер ровно ничего не смыслит.
— Об этом я давно думал… Спасибо вам, Глеб Петрович, что напомнили… Фельдшер, действительно, только пьянствует…
Стрекалов обещал скоро съездить к губернатору просить разрешения и предложил Черемисову заняться этим делом. О выборе чтений не говорили, так как Николай Николаевич заявил, что «вполне доверяет в этом отношении Глебу Петровичу».
Черемисов ушел из кабинета и вздохнул свободно. «Не особенно весело идти кривым путем!» — промелькнуло у него в голове. «Начало хорошо, каков будет конец», — думал Глеб, и на губах
