Лето прошло - Ольга Владимировна Шлихт
Не везет с хозяевами. Но он быстро новую работу находит. Потому что сразу видно – человек надежный, опытный, чистый, прилично одетый. Не забывает перед выходом из дома рот «Лесным бальзамом» пополоскать. Дезодорант – само собой. Вот и с понедельника – испытательный срок два месяца у армянина. У которого несколько магазинов. Плохо, что у армянской жены даже прав нет.
Лиля испугалась: «Может, не надо? Они же наркотой промышляют. Заставит возить, передавать». – «Да нет, это азеры с наркотиками, а армяне вроде нет». Кавказцев он не любит, но этот ничего, нормальный. Культурный. Только уж больно на еврея смахивает. И говорит, как еврей. Надо с ним поосторожнее. А то было дело, еще до англичанина. Всего-то спросил, когда в пробке стояли: «А правда, что по приказу Ельцина в Россию прибыли двести тысяч сионистских боевиков? И сейчас ждут сигнала?» Так тот так припечатал – вспоминать тошно. Кто ж мог знать – на еврея совсем не был похож. Курносый такой, волосы русые.
Банда притеснителей, негодяев, взяточников, сионистов не знала, с кем связалась. Они могли уволить, оскорбить, унизить, но у него был ответ. Их счастье, что он не до конца освоил свой грозный дар. И ощущал свою ответственность. Но кое-кто уже поплатился.
Сегодня с утра как отрезало. О ложечках дареных, о наглых хозяйских женах – не забылось, но думается спокойно, без надрыва. Будто лет десять прошло. Об ожидающей злодеев расплате – тоже вполне равнодушно. Спешить некуда, обдумаем, решим.
Уже десять. Лили нет рядом, ее одеяло аккуратно расправлено. Вот женщина! Всегда встает раньше его, хоть ночью, если ему выезжать. И тихо, как мышка, не скрипнет, не разбудит. А ведь не маленькая, не худая.
Хорошо – суббота! Детская радость. У личного водителя выходные – когда попало, с чем давно смирился, тем более при жене-домохозяйке и почти взрослом сыне, но все равно приятно.
Потягиваясь, вышел на кухню. Лиля и Саша. Светлые большие лица, светлые легкие волосы. «Белесые они у тебя какие-то, рыхлые, вялые, как рыбы», – сказала мама. Самому Арнольду иногда вдруг становится досадно, что сын пошел не в него, не стал таким же поджарым. Но он никогда не дает нехорошему чувству пустить корни. Главное – ум. А этого сыну не занимать. Саша бегло глянул на отца, вздернул уголок рта в мгновенной полуулыбке и уткнулся в книгу. «Посох великого мага». Много читает. Молодец. В отца, в бабушку. Лиля, конечно, прекрасна, но что касается мозгов – тут наследственность от Арнольда, от его породы. По материнской линии.
Пускай читает за обеденным столом, пускай за тарелкой. Арнольд сразу сказал Лиле: «Мало его в школе учителя тыркают? Если и мы стреножим – не будет развития. Чтоб раскрыться, чтоб талант раскрыть, свобода нужна».
Саша – не чета разболтанным шалопаям, богатым сынкам-наркоманам. Пятнадцать лет, почти с отца ростом, а Лиля скажет быть дома в девять, так опоздает максимум на десять минут. Чистит аквариум. Беспрекословно выпивает перед завтраком стакан воды. Так Арнольд решил – каждое утро всем начинать с воды. Где-то прочитал, что в Америке так принято. Вода наполняет желудок и отбивает аппетит. Поэтому их президенты такие подтянутые и жизнерадостные. Наши тоже из кожи вон лезут, на лыжах катаются, но куда им до американцев! Да никогда Россия Америку не догонит. С таким народом.
Лиля ставит перед Арнольдом стакан воды.
«Чего она никогда не улыбается?» Неужели мама не видит, что Лиле не обязательно улыбаться, что она светится, что она красивая. Русалка.
Мама у Арнольда сухощавая. Начитанная. Очень любит Чехова. Как-то Арнольд к маме заехал, а у нее глаза на мокром месте. Показывает книжку. Парень с девушкой целуются. Парень по пояс голый, девушка в комбинации, бретелька съехала. «Любовь и розы». Поляка какого-то. «Нет, это надо же так написать! Вот любовь, вот чувства!» – сказала мама. Она не одобряет то, что читает Саша. Улыбается тонким ртом как-то… осуждающе.
– Погода какая странная сегодня.
Лиля разбивает на сковороду яйца и двигает локтем в сторону окна.
Арнольд подходит к окну. Да, странная погода. Туман не туман, спокойно, серо. Но как-то… не грустно. Перед глазами – иностранный дом, за ним (сверху, с родного восьмого этажа, – будто по бокам) куски парка. Сумеречная зелень – днем. В голове тишина – день не для обдумывания, день для понимания.
Возвращаясь к столу, Арнольд впускает в себя Лилю и Сашу так же, как только что его впустила в себя серая мягкость за окном. Умиротворенно.
Обычно Арнольд смотрит на жену и сына с злобноватой гордостью и болью. Злобноватость – к врагам. Боль – за непонятость, недооцененность. Только мамину критику принимает спокойно. Потому что мама – носитель и хранитель абсолютного, одного на двоих с Арнольдом, родового статуса. Далеко-далеко – купцы-предки, лабазы, магазины. Это выше всего, даже Лили и Саши.
Саша тянет руку к вазочке с конфетами. Ест много. Вода не помогает.
На холодильнике работает телевизор. Парень с волосами ниже лопаток учится в школе, работает моделью и состоит в патриотическом кружке, где его не пускают в почетный караул не то у могилы, не то у огня, пока не пострижется. Родители парня подали в суд за дискриминацию. Мол, волосы – частное дело. Проиграли. У двери суда – старики-ветераны с медалями-орденами. Радуются, судачат. «Это что ж, скоро эти, как их там… панки у Вечного огня станут! Мы на мальчишку не сердимся. Он не виноват. Родители виноваты, что такого вырастили». «Гомик в карауле!» – хохочет Саша. Лиля: «Господи, до чего докатились!» Арнольд: «Ну, если от армии не отмажется, там его перевоспитают». Сказал без злорадства, спокойно. Неприязнь к старым мухоморам-орденоносцам шевельнулась и затихла.
Женского воя снизу не слышно. Вот что сегодня еще новое!
Арнольд ест яичницу.
– Чего, не голосит больше?
– Да, слава богу! Я как встала, чувствую, чего-то не хватает. А я уж думала милицию вызывать. Сколько же может такое продолжаться? Пока жив был – орала. А теперь воет.
Решится ли Арнольд когда-нибудь признаться Лиле, что это он поменял ор соседки на вой?
После завтрака Арнольд идет гулять в парк.
Лифт не работает. Арнольд шагает вниз по лестнице и видит тех, кто прячется за железными дверями.
Издававшая день и ночь напролет звериные звуки седая ведьма, видно, сорвала голос. Ровесница Лиле. Года три назад была брюнеткой, хорохорилась, строила мужикам глазки. Лиля предполагает – перестала краситься. Или
