Школьный двор - Вера Кимовна Зубарева
Решили пока держаться вместе и играть по слуху. Заодно опросили других дежурных, не видал ли кто кого-то подозрительного, но никто ничего не видал, никакого мужчину.
– Представляете, девки, какая падла! Хочет сделать из нас истеричек, – возмущалась Курица. – Никто его не видит – ни старший, ни другие дежурные. Только мы. Вот ублюдок! И где прячется – за захоронениями! Ничего святого!
– Нужно перестать его бояться, девчонки, – сказала я.
– Это как? – спросила Кошелева.
– А вот так. Не мы для него, как он думает, а он для нас. Мы должны с ним расправиться.
Курица всполошилась:
– Ты что, предлагаешь залабать ему Шопена? – Имелось в виду сыграть похоронный марш. – Так я мазу соберу на раз!
– Не ему, Курица. Нашим страхам нужно залабать Шопена.
– Легко сказать, – вздохнула Кошелева.
А ублюдок уже поджидал нас на том же месте. Мы прошли мимо, и когда отошли на порядочное расстояние, Ритка сказала нам в спину:
– В натуре, девчонки, это становится уже опасным.
Мы замедлили шаг.
– Что ты предлагаешь? – спросила я, не оборачиваясь.
Ритка собиралась что-то ответить, но тут раздались звуки «Реквиема», запись которого играли на Аллее через определённые промежутки времени. Мы слышали его не раз, но на нашем дежурстве это звучало впервые. Музыка, голос, читающий строки Рождественского, вечный огонь, пляшущий под низким скорбным небом, море, рокочущее внизу, фигурки мальчишек вдалеке по обе стороны обелиска, невидимый враг… Всё это вдруг соединилось в картину жизни и смерти, в которую отныне были включены и мы со всей нашей родословной как частью родословной города.
Волна неведомых доселе эмоций захлестнула нас. Мы стояли не в силах пошевелиться. Глаза слезились то ли от ветра, то ли оттого, что перехватило горло. Мы мысленно оплакивали тех, кого не знали, а внутренним взором видели облик наших мальчишек. И мы готовы были встать на их защиту, принять удары ветра на себя, как это сделают годы спустя наши сверстницы на Куликовом, не пожелавшие оставить мужчин в ту смутную годину. По совету моей подруги они согласятся побежать ненадолго в церковь, чтобы помолиться за благополучный исход и сразу же вернуться. Но ни одна церковь не отворит им дверей и не начнёт бить в колокола невзирая на их мольбы. Назад им дороги уже не будет. Её перекроют толпы гикающих дикарей, мчащихся на расправу…
Но зачем она им, эта слава, – мертвым?
Для чего она им, эта слава, – павшим?
Все живое –
спасшим.
Себя –
не спасшим.
Для чего она им, эта слава, – мертвым?..
Если молнии в тучах заплещутся жарко и огромное небо
от грома оглохнет,
если крикнут все люди земного шара, ни один из погибших
даже не вздрогнет.
Знаю: солнце в пустые глазницы не брызнет!
Знаю: песня тяжелых могил не откроет!
Но от имени сердца, от имени жизни повторяю!
Вечная
Слава
Героям!..
Когда запись закончилась, мы попытались вернуться в исходное положение, то есть продолжать обход, но совершенно неожиданно Курица сорвалась с места и с воплем ринулась к захоронениям.
– Урою! – судорожно выкрикивала она, несясь по направлению к серому плащу.
Он поначалу не сообразил, что это относилось к нему, а когда сообразил, то словно врос в землю.
– Урою, падла! – орала Курица, приближаясь к нему со скоростью теннисного мячика. – Наши предки жизни сложили за этот город, а ты… ты, сука, топчешь тут их память!
Такого патриотического подъёма никто из нас от Курицы не ожидал. Она готова была уже прыгнуть на подлеца и вырвать ему глаза, как из-за кустов выскочил патруль. Не успели опомниться, как нарушителя скрутили, повалили на землю и в наручниках затолкали в машину.
Мы только присвистнули, глядя, как машина стремительно уносила его к участку.
– Ну дают! Прямо как в кино, – сказала Кошелева.
Кино нас тоже ожидало, но чуть позже. А на тот момент мы думали только о загадке своевременного вмешательства патруля. Она разрешилась почти сразу. Оказалось, что наш опрос дежурных в штабе касательно подозрительного типа не остался без внимания. Те, с кем мы говорили, заподозрили что-то неладное и обратились к старшему группы. Тот, не мешкая, вызвал патруль, и пока Курица мчалась с криком к нашему преследователю, ребята обошли его со стороны посадки и без труда схватили.
– Отвлекла внимание и способствовала успешному завершению операции по взятию нарушителя, – подытожил начальник штаба на вечерней линейке, поблагодарив Курицу за проявленную бдительность. – Мы давно за ним охотились, но он как сквозь землю проваливался всякий раз, как мы отправляли патруль на его задержание. Молодец, птичка-невеличка! Смелость города берёт.
Так Курица стала героиней дня и получила за это грамоту за подписью начальника. На этом, конечно, теневой мир парка не рассеялся, но до конца дежурства мы чувствовали себя в полной безопасности и просто купались в лучах победы.
Последний день выдался особо холодным. Ветер хлестал по щекам. Досталось и ногам в тонких колготах. Щёки ещё можно было защитить, подняв воротник, а вот ноги… Бушлат был довольно короткий, а юбку не хотелось надевать такую, чтобы она из-под него выглядывала. Подпрыгивая и поминутно похлопывая себя по замерзшим местам, мы с Кошелевой кружили, как два аиста, по пустынной Аллее.
– Эй, девочки, подойдите-ка сюда, – окликнул нас какой-то плотный человек, рассматривающий надпись у плиты.
Рядом с ним стояла стройная молодая женщина и приветливо улыбалась нам.
Ежась, мы потрусили к ним.
– Здравствуйте, – поздоровались мы, стараясь унять дрожь.
– Ну здравствуйте, здравствуйте, красавицы, – сурово поприветствовал нас незнакомец. Мушка на его левой щеке дрогнула, словно он подавил усмешку. – Не холодно в таких юбчонках дежурить на ветру? А если продует?
Я опешила. Да ведь это же Моргунов! Похоже, Кошелева тоже сразу смекнула, кто перед нами.
Мы смотрели на него во все глаза, а он продолжал как ни в чём не бывало:
– Что же это ваше начальство выпускает вас дежурить в такой холод в таких коротких бушлатах? У них что, подлиннее ничего не нашлось? Или решили на молодёжи сэкономить? Безобразие да и только! Комсомолки?
Мы кивнули. Женщина уже еле сдерживалась от смеха за его спиной.
Он же невозмутимо продолжал:
– Сегодня же позвоню вашему начальству, спрошу, почему они не берегут своих комсомолок. Вам бы на обложку комсомольского журнала, а они вам такие короткие бушлаты выдают. Непременно позвоню в райком. Или нет, лучше даже в горком.
Женщина уже заливалась вовсю:
– Да не обращайте на него внимания, девчонки. Он всегда такой. Любит пошутить, разыграть. – Она утёрла слёзы. – Розыгрыш нас и познакомил.
– Это как? – спросили мы.
– Да просто. Сама же и помогла себя разыграть. Я тогда в технологическом училась и готовилась к зачёту. Ну, позвонила на кафедру, чтобы время зачёта узнать, попросила профессора к телефону. Только случайно вместо кафедры набрала телефон подруги. А там сидел Евгений Александрович. Он взял трубку и на мой вопрос ответил, что он сотрудник кафедры и вскоре перезвонит мне с ответом. Я дала ему свой номер. Так всё и закрутилось. Он звонил мне несколько раз, а потом сознался, что разыграл меня, представился и пригласил на свидание.
– Ну надо же! – всплеснула руками Кошелева и прибавила, глядя на Моргунова: – А я вас сразу узнала.
– И я, – призналась я следом за ней.
Моргунов заулыбался. Мы ещё немного постояли, он расспросил нас о том, из какой мы школы, когда заканчиваем, но его жена уже начинала поёживаться.
– Нам пора, – сказал он, обняв её за плечи. – А вы, девчонки, правда подлиннее что-то надевайте, а то обморозите ноги-то.
Мы счастливо закивали в знак согласия, проводили их до лестницы и помахали на прощание.
– Наши ни за что не поверят, что мы с самим Моргуновым тут повстречались, – говорила Кошелева, глядя им вслед, пока они не исчезли из виду.
Ритка с Курицей действительно поначалу не поверили, но мы их в конце концов убедили.
– Эх, жаль только, что не на чем было автограф получить! – сокрушалась Кошелева.
А Зелинский, который тоже приплёлся, всё ещё кашляя, сказал:
– Да попросила бы прямо на коленке автограф оставить, Лизок. Он бы не отказал.
Кошелева залилась смехом.
– Зелень, ну чего ты припёрся? – укоризненно посмотрела на него Курица.
– Да грустно дома, чаю некому подать.
