Венера в русских мехах - Татьяна Васильевна Бронзова
– Людка сказала, что самиздат – это значит издательство в Самаре.
– Какая Самара, дочка! Самиздат, он и есть самиздат. Сами издают, значит. Понимаешь? Сами печатают, без цензуры. Те, кто распространяют эти книги, конечно, смелые люди, но они очень рискуют. Они могут очень плохо кончить и оказаться в местах, откуда мало кто возвращается.
Вероника представила себе Людку на каторге, и ей стало страшно. «Надо ее предупредить», – подумала она.
– Я чувствовала, папа, что эти книги не похожи на те, что я читала раньше.
– Мы с тобой еще поговорим об этом. А сейчас обещай, что никому о них ничего не скажешь и срочно вернешь.
– Их не надо возвращать папа.
– Тогда их надо спрятать. Убери их пока в шкаф. Обложку читаемой книги заворачивай в газету. Из дома не выноси. Читать никому не давай, а то тебя обвинят в распространении нелегальной литературы, а это не шутки! – сказал отец, выбрал из стопки «Раковый корпус» Солженицына и удалился.
Глава 20
Рано утром в воскресенье тринадцатого июля Вероника отправилась в город. Ей не терпелось увидеть Людмилу. Она ехала в электричке и думала под стук колес о Николя. Прежде всего Вероника заедет домой. Она была почти уверена, что письмо ждет ее. Ведь прошло уже две недели!
Но дома, когда она с волнением просмотрела почту, ее ждало разочарование. Там были только газеты. Вероника даже перетрясла их все. Вдруг письмо завалилось между страницами. Но, увы! Письма не было.
Обеспокоенная таким долгим молчанием любимого, она поехала к Людмиле.
– Воронцова! – радостно бросилась к ней на шею подруга, – Петр! Вероника приехала!
– Привет! – раздалось из глубины мастерской.
– Привет! – крикнула в ту же глубину Вика.
Людмила загорела, посвежела. Волосы выгорели и из темно-русых превратились в светлые, и даже глаза как будто тоже выгорели и из серых стали бледно-голубого цвета.
– Представляешь, Петр говорит, что в наше отсутствие здесь кто-то побывал, – окинув взглядом мастерскую, поделилась новостью Людмила.
– Воры? – Вероника, невольно посмотрела на скульптуры и бюсты Ленина. «Надо было сразу сознаться тогда», – промелькнуло в ее голове. И собравшись с духом, она произнесла. – Если Петр обнаружил, что пропал…
– Нет, ничего не пропало, – перебила ее Людка. – Но в его письменном столе явно рылись и тряпки на картинах висят не так, как он их накрыл перед отъездом. Как будто искали что-то.
– Странно. Да, кстати, мне папа сказал, что книги, которые ты мне дала, – нелегальные, и их запрещено читать и кому-нибудь давать. Ты будь осторожна! Папа сказал, что за это могут и на каторгу сослать.
– За книги? На каторгу? – изумилась Людка. – Не дури.
– Ты лучше с Петром об этом поговори.
– Ладно, потом! Давай-ка крымского вина выпьем. А с какими известными людьми я в Коктебеле познакомилась! – возбужденно говорила Людмила, накрывая на стол.
В дверь позвонили. Людмила открыла и радостно воскликнула:
– Максим! Проходи.
– Тебе очень идет загар, – сделал ей комплимент Максим. – А где Петр?
– Там, – махнула рукой Людмила, и Максим исчез в указном ею направлении.
– Ну, что? Есть что-нибудь от Николя? – спросила Людмила, наливая вино.
– Нет. Это очень странно, но ничего нет! Не случилось ли с ним чего-нибудь?
– Не бери в голову! Мужчины все очень рассеянные. Написал. Забыл отправить, – весело сказала Людмила и протянула Веронике бокал. – Давай выпьем за нашу встречу.
Вскоре мастерская заполнилась людьми. Пили вино, о чем-то спорили, но всех волновал один вопрос. Уже почти неделя, как исчез молодой литератор Семен. Заявление от его родных до сих пор милиция не принимала, уверяя, что взрослый человек мог уехать куда угодно. Художница Грекова, с которой его связывали далеко не дружеские отношения, уверяла, что он не мог никуда отправиться, не предупредив ее. Она обзвонила всех знакомых, но нигде следов его пребывания не было обнаружено. Грекова постоянно бегала к телефону и куда-то звонила. Эта новость, а также то, что в мастерской кто-то негласно побывал, тревожили собравшихся.
Вероника уехала рано, так как не хотела возвращаться поздней электричкой, чтобы не волновать родителей.
Глава 21
На следующий день, четырнадцатого июля, в понедельник, ровно в четыре часа, как было договорено ранее, Людмила приехала по указанному ей адресу.
– Хорошо выглядите! Загар вам к лицу, – впуская Людмилу в квартиру, проговорил Владимир Иванович. – И на удивление точны.
Людмила огляделась. Квартирка была маленькая, однокомнатная, обставлена добротной, но какой-то казенной мебелью. Не было похоже, что здесь кто-то живет.
– Вот, – протянула небольшой блокнот Людка. – Здесь все, с кем мы встречались.
– О чем разговаривали?
– Ни о чем. Купались. В волейбол играли, в теннис. А я, в основном, на пляже валялась.
– А по вечерам?
– А по вечерам вино пили. Петр с другими художниками часто в горы уходили. То закат рисовали, то рассвет. Стихи читали.
– Какие стихи?
– Волошина, который там раньше жил. Стихи хорошие. Оказывается, он был еще и прекрасным художником. Похоронен в горах на том месте, где больше всего любил стоять с мольбертом, – спешила поделиться своими вновь приобретенными познаниями Людмила.
– Кто читал? – пропустив ее оценку творчеству опального поэта, спросил Владимир Иванович.
– Один артист из Москвы. В театре «Современник» работает. У меня в блокноте записана его фамилия. Ахматову читали, Цветаеву. Мне их стихи тоже очень понравились, особенно о любви. Там боли много.
– Еще что? – прервал ее рассуждения о поэзии Скобцов. – Может, тебя удивили какие-то разговоры?
– Да нет. Некоторых их разговоров я вообще не понимаю, другие мне скучно слушать.
– Ну, например, припомни хоть один, – раздраженный ее глупостью, проговорил капитан.
– Ну, говорили что-то о наших танках в Праге. Поминали погибшего два года назад товарища. Я у Петра спросила, а он мне ничего объяснять не стал. А что, мы воевали что ли с Чехословакией в шестьдесят восьмом году? – наивно спросила Людка Владимира Ивановича.
– Петр ничего не объяснил, а я и подавно, – отрезал он. – Забудь об этом. Поняла?
– Поняла, – вздохнула Людка.
Разговор длился еще где-то полчаса, и, устав от напряжения, от воспоминаний, которые от нее требовал Скобцов, Людка произнесла:
– Все! Больше ничего не могу вспомнить. Меня давно Петя дома ждет.
– Хорошо. Последний вопрос. Твоя подруга Воронцова часто у вас бывает?
– Нет, – отчеканила Людмила. – Она мне и не подруга, так просто, сокурсница, – интуитивно соврала Людка.
– У нее есть какие-нибудь сведения от господина Николя Леви?
– Никаких, – насторожилась Коротышкина. – А почему они должны у нее быть? Он уехал, и
