Коза торопится в лес - Эльза Гильдина
В этом положении находит меня предовольная Хаят. С Люськой они точно на сериальной почве помирились. Или Люся снова посулила в необозримом будущем какие-то мифические отступные в мою пользу.
Зовет чай пить. «То ли чаю попить, то ли повеситься», – вспоминаю некстати.
– Ты чего, оглохла, что ли? Или заработалась? Битый час тебя кричу сверху.
Видит, что что-то со мной не так, спускается, подходит ближе.
– Где Малой? – спрашиваю, не отнимая ладоней от лица.
– Укатил. Люська говорит, к этой своей, с золотой… – Она шумно переворачивает второе ведро и, кряхтя, подсаживается ко мне. – Кто такая, что за щучка? Из-за кого это наши родственнички потеряли покой и сон?
Соскучилась по мне старуха. Решила по душам пройтись.
– Такая! – отвечаю с досадой. – Эта Санни когда рядом, все остальное меркнет. Пустым местом себя чувствую. Все вокруг нее вращается. Она и сама Солнце. Остальные в тени. Остальных как будто нет. Других не существует. А она думает, что так должно быть.
Хаят задумалась:
– Твоя мамка такой была. Что ж мне, прибить ее надо было? Ничем не перешибешь породу такую. Такая рыбина, которая пруд чистит. Половина района из-за нее пересидела, других уж и на свете, и в помине нет. Один только выжил – папашка твой. Спеси ей поубавил, отомстил за всех. Восстал из мертвых и бродит, как упырь, живых пугает. Мать твоя тоже самоуверенная, саркастическая зараза. И за словом в карман не лезла, и руки распускала: слюнявых кавалеров гоняла. Вот и подвела одного под вторую группу. Дальше – больше.
– Почему я не такая? – стенаю.
– Нашла о чем печалиться. С красивых спрос больше. Главное – семейное счастье, чем беситься вот так и маяться. Думаешь, папаша твой от хорошей жизни мачех перебирает? Так что я тебе не зря говорю, пескарик ты мой, держись от этих дискотек подальше. Даже с Малым этим хваленым. Ты так не сможешь, ты бояка. Попадешь под горячую руку, упадешь, затопчут. Живи себе потихоньку, от судьбы не уйдешь. Ты сейчас куколка. Окукливайся, созревай, крылышки у тебя уже растут. Полетишь, когда миру будет что сказать. Не вешайся на шеи, морду не крась, юбки не задирай. Счастье зрячее, оно скромненьких, у которых все пятерки, любит. Все равно тебя найдет. А с твоей расписной Соньки облетит листва, когда у тебя уже и дом, и муж богатый, и техника с мебелью будут, и ребенка в школу поведешь.
Ох уж это доморощенное, мещанское счастье Хаят! Да, она мечтает о достатке и сытости. Потому что сама ничего хорошего в жизни не видела. Ребенок войны и депортации.
– Она счастливее меня будет. Она английский учит. Ее Малой знаешь как любит!
– Любит? – удивляется Хаят и проникается к Малому уважением. – Значит, не в папашку пошел. У них в этой коррумпированной семье только деньги да блат любят. Бесплатных они не любят. Малой ваш ласковый и уж больно смазливый. Бабам умеет угодить. В мать пошел. У мачехи твоей одного было не отнять – детей любила. Малого родила, а до этого папаша твой заставлял скидывать, говорил: «Поживем для себя». Он всем так своим говорил. Вас двоих отстояли.
– А дядя Гера тоже говорит, что и у него сын есть.
– Жену его бывшую знаю. Пацана не знаю. Говорят, что нагуляла. Говорят, спуталась с одним физруком. Она тоже училка, книжная мышка. Симпатичная, правда. Они с Германом на почве книжек-то и сошлись.
Я с ними тогда не зналась, мамка твоя еще школьницей была. Развела их Люська, когда та уже с животом ходила. Герман золотой был парень. Загляденье. Умничка. На него все ставили. Мореходку окончил. Из загранки не вылезал: все книжки какие-то привозил, пластинки, шмотки, печатную машинку, которую потом, правда, отобрали. На свадьбе вне очереди квартирку получили на Инзе. Там, говорят, сервизы шикарные, немецкая техника, мягкая мебель… У Германа много тузов среди друзей было. Это щас поминай как его звали.
А папаша твой тогда, наоборот, гол как сокол был. Только и знал, как по теткам разным шастать и водяру после Афгана пить. С него нечего было брать. Тогда менты скромно жили. Это щас он кум королю, в люди вдруг выбился. Ум и доброта Герману достались. А папашка твой только мордой лица да хитростью вышел. Такие и делают карьеру. Люська на него внимание не тратила. Все ей Геркино благополучие не давало покоя. Она измочалила Герку всего. Не нравилось, что обеспеченный сын с ней не делится, а все жене в клювике приносит. Когда отвоевала его (всем сообщила в Буре, что сын у нее «рогатый»), прикатила с грузовой машиной. Все разом поскидала в кузов: Герку, стенку, холодильник… Голые стены оставила. И еще кричала: «По горло в крови стоять буду, а вам жить не дам». А та разиней с животом стояла, слова сказать не смела.
Я жену его бывшую первый раз увидела, когда в сберкассу поехала. Она с книжки декретные хотела забрать. А у деда твоего сестра там заведующей была. Все сняли у нее подчистую. Вышла она на улицу грустная-грустная…
Не думала тогда, что дочь моя сойдется с семейкой этой. В страшном сне не могло привидеться. Но мужики у них хорошие, кроме папашки твоего. Если с Малым нравится тебе, так уж гуляй, пока зимы нет. Ну балагур, ну гулена, что с того? Пусть бесится, пока не женился. Не пей, не кури только. Одна не ходи. Тепло одевайся. Я тебе носки новые связала, привезла. А то насмотришься на общажных своих, решишь, что ты не хуже.
Представляешь, что Люська эта учудила? Предлагает тебе от эпилепсии сушеную жабу на шею. Я говорю, ты бы еще научила живьем глотать лягушек. Ну дурында! Колдовка-мордовка! Придумала еще.
Она специально тебя выживает, чтобы выгнать и сынку своему ничего не рассказывать, как будто не было тебя. Знаю я, что она проводит черную кошку меж вами, вашими фотокарточками. Потому я ей первым делом кота утоплю. У ней коты все «угольки». Сразу видно, для чего держит. Для дел поганых. Всю вредную живность ей изведу. Это она матери твоей на тюрьму сделала. Теперь на твоих годках подлечивается – молодость себе продлевает. Вот ты не веришь. Я тоже сначала не верила…
Помню, пришли мы тогда ночью с матерью твоей к Люське. Она нас в лицо еще не знала, впервые увидала. Раскидала карты и говорит про родного сына, сама того не зная: «Странный человек… никого
