Доктор, не споткнитесь о поребрик! - Жанна Юрьевна Вишневская
Его лечащий врач, пересчитав обезболивающие, попросил маму запирать таблетки. Иван брал все больше и больше, пытаясь хоть на время успокоить разрушающую его муку. Он, конечно, догадался, где мать хранит таблетки, изо всех сил старался не таскать лишний раз, но не всегда получалось. В тот день, когда позвонила Аня, терпеть стало совсем невозможно.
А она все рассказывала, как они ходили в кино, как ездили на природу…
– Ой, может, и ты с нами? Я понимаю, что не сейчас, – исправилась Аня на ходу, – а когда поправишься? Кстати, Наташа стала встречаться с мальчиком из другой школы, а за мной тут ухаживает курсант, сын маминой знакомой, он милый, но мне не очень. А когда ты придешь? Ну а что врачи говорят?
Она всегда сама задавала вопрос, сама же на него отвечала. Раньше Ивану это даже нравилось. «Ты прямо как швейная машинка: строчишь, не преставая!» – смеялся он.
– Ой, мне пора идти, мы с мамой собрались в магазин за кроссовками. У тебя, кажется, были такие же… Ну, я побежала! – спохватилась Аня и отключилась, наспех попрощавшись, глотая слезы и ругая себя за неосторожно вырвавшиеся слова.
– Только бы Ваня поправился! – плакалась она подружке.
А про курсанта она все выдумала, конечно. Ане казалось, что Ивана это подтолкнет. Откуда ей было знать, что все так безнадежно? Глупая влюбленная девочка, она просто пыталась его встряхнуть как могла.
Иван положил на место потную телефонную трубку. Открыл стол, вытащил несколько таблеток, бросил полупустую бутылочку на место. Мама сразу поймет, опять начнет плакать. Но сейчас ему было все равно. Он подождал, пока волны боли чуть-чуть улягутся. Она, как затаившийся зверь, жила где-то внутри, только иногда прикрывая воспаленные от бессонницы веки, чтобы немного передохнуть, а потом резко начать заново вгрызаться в живую плоть, доводя до сумасшествия, до состояния, когда не только лоб покрывается испариной, а капли падают с дрожащих пальцев, такие же соленые и крупные, как слезы.
В такие моменты даже доктор, отводя взгляд от искусанных в кровь, покрытых струпьями губ и ввалившихся глаз с расширенными от боли зрачками, разрешал взять дополнительную таблетку.
Когда чуть отпустило, Иван вышел в коридор. У двери стояли кроссовки. Почти совсем новые, как раз купили в первые месяцы болезни, когда думали, что просто устают ноги. «Мы с мамой собрались в магазин за кроссовками. У тебя, кажется, были такие же…» – звучал в голове Анин голос.
И поскольку Иван еще мог двигаться, он нагнулся, взял новую пару обуви, щелкнул дверью на лестницу и выбросил кроссовки в мусоропровод. Потом вернулся, отключил телефон и зарыдал не от боли, а от отчаяния и жалости к самому себе.
* * *
– Так что, Иван? – Голос Лунгина вернул его к действительности.
На среднем пальце левой руки блестела предательская капля. С трудом ворочая языком, мальчик невнятно прошептал:
– Да.
Потом были долгие недели «химии», от которой вылезали брови и волосы, бесконечные часы, когда его корчило от рвотных позывов, уже пустых, когда ничего не лезло в рот, и мать только смачивала воспаленные, потрескавшиеся губы холодной ложкой или просто клала в рот кусочек льда. Тело, потерявшее килограммы мышц и воды, не слушалось, ненавистная нога болела не меньше, хотя результаты рентгена были обнадеживающими. Когда он немного окреп после химии, Лунгин назначил операцию.
Вокруг все было белое: стены, халаты. Блестели инструменты, и было очень холодно. Иван дрожал. Не от холода – впервые за долгие месяцы он не чувствовал боли, – а от волнения.
В руке болталась капельница, через которую поступал в вену наркотик. Болевые рецепторы успокаивались под действием сильного препарата, стало почти хорошо, лицо доктора поплыло куда-то в сторону. Иван, кажется, даже засмеялся, а потом все провалилось.
Операция шла обычным порядком. Выделили артерии, вены, Лунгин щелкнул и Бильротом, и Кохером. Мерно зажужжала пила, рассекла мягкие ткани, вгрызлась в твердую поверхность. Здоровая кость, много выше опухоли, не поддавалась, но пила входила глубже и наконец смолкла. Сестры старались не смотреть в таз, где лежала ампутированная конечность. Лунгин заканчивал операцию, аккуратно сшивая отодвинутую надкостницу, чтобы обеспечить свободное натяжение тканей. Это очень важно, потому что если надкостницу плотно натянуть на оставшуюся кость, то очень велика вероятность фантомных болей – будет болеть конечность, которой уже нет.
Кому, как не Лунгину знать, что это такое? Вот уже и маска вся промокла от пота, все думают, он устал. Еще бы! Многочасовая операция.
Только вот от операционной сестры не скроешь. Внимательно посмотрев, она кивнула санитарке.
Та понимающе придвинула Лунгину стул и подняла рычагом операционный стол, подправила лампы. Еще на час работы, а там уж останется только кожу сшить, с этим ассистент справится.
Лунгину тяжело стоять. Но он терпит. Только потом в ординаторской, когда никто не увидит, с облечением отстегнет протез с левой ноги. В шесть лет он попал под электропилу промахнувшегося отца – тот с похмелья зачем-то заставил его пилить с ним старую, но еще плодоносившую яблоню.
Глава семнадцатая
Посттравматический синдром,
или У страха глаза велики
Предъявив охране паспорт, Светлана толкнула железную калитку, прошла между детской и спортивной площадками и направилась к центральному входу детского дома.
На скамейке рядом с ухоженными клумбами она сначала увидела коротко остриженную девочку и только потом услышала слова, от которых ее пробрала дрожь.
По-матерински держа закутанную в тряпье куклу, девочка напевала:
Баю-баюшки-баю,
Спи, а то тебя убью.
Придет дядька с бородой
Заберет тебя с собой.
– Что это ты поешь такое?! – наклонилась к ней Светлана.
Девочка злобно на нее посмотрела, схватила куклу и, прошмыгнув мимо, скрылась в дверях детского дома.
Оторопевшая Светлана перевела дыхание и последовала за ней.
* * *
Директор детского дома поднялась навстречу. Поприветствовала, надела очки и стала просматривать документы.
– Светлана Андреева Карелина, окончила педагогический институт, отделение психологии раннего детского возраста, специализировалась на посттравматическом синдроме. Этого у нас полно! Вам будет где разгуляться. А кстати, почему к нам?
Светлана промолчала. Директор посмотрела поверх очков, но не стала настаивать.
– Ну, что ж! Поглядим. Приступайте. Комнату мы вам выделим.
* * *
Светлана проснулась ночью от собственного крика.
Опять этот кошмар. Ее прижимает к земле что-то черное, огромное, отвратительно пахнущее алкоголем и
