Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
2
Володарский опаздывал, и мы все сидели как на иголках. Единственным человеком, который хотел казаться безразличным, был Коля. Но мы прекрасно видели, как ему тяжело дается это мнимое спокойствие, и поэтому попеременно выбегали на крыльцо – то я, то Володя, то Нина и даже Тамара Михайловна. И вот он пришел – счастливый, с пачкой книг, завернутых в оберточную бумагу, в одной руке и тортом в другой. Он торжественно вынес книги на сцену: «Дорогие мои студийцы! Сегодня случилось знаменательное событие. Наконец я могу показать вам авторские экземпляры сборника „Полет“, в котором есть стихи нашего дорогого прекрасного поэта Николая. Поаплодируем!»
Коля очень старался не бежать к сцене, но дойдя, он схватил бечевку, причем не за тот конец. Его пальцы подрагивали, и ему пришлось еще долго возиться с узлом. Наконец бечевка поддалась, бумага раскрылась, и Коля поднял к свету несколько одинаковых книжечек.
Бросилось в глаза, что название сборника никак не совпадает с рисунком на обложке. Она была, как ситцевая, в мелких розочках, и Коле совершенно не подходила. Коля посмотрел оглавление, открыл книжку на нужном месте и засветился от счастья. Стихи были там, написанные буковками и подписанные «Николай Пикарский».
«Ну что, Коля, ваша очередь раздавать автографы», – сказал Володарский.
Они спустились со сцены, положили стопку на режиссерский стол. Володарский вытащил из нагрудного кармана перо и протянул его Коле. Мы подходили по очереди. Коля поднял глаза, на секундочку задумался, что-то написал и протянул книжку Володарскому. Тот ее немедленно открыл и громко прочитал: «Учителю с благодарностью». Дмитрий Станиславович прижал руку к сердцу и поклонился.
Потом настала очередь Нины. Коля писал очень долго, но Нина вслух ничего не прочитала. Она подошла к стенке, обняла книжку и постаралась никому не показывать свое лицо, выражение которого было больше всего похоже на выражение лица Тамара Михайловны, когда она забирала Володю домой.
Володя тоже не прочитал, что ему написал Коля. Мне от автора досталось «Спасибо, сестра!».
Я взяла книжку в руки. Ее хотелось баюкать, как лялечку, такая она была нежная, такими настоящими были буквы в ней, таким неотменимым было имя на страницах.
«Ну, друзья, теперь мы будем пить чай», – сказал Володарский и поскакал в педагогическую комнату за чашками.
И мы начали пить чай. Пачкали пальцы кремом, поднимали чашки за первого опубликованного. И каждый из нас сидел и думал о том, что совсем скоро и мы увидим наши фамилии, напечатанные на белой бумаге.
3
Я начала пропускать чтения не потому, что не было новых стихов, а потому, что я с ними поссорилась. Они все еще сами лезли на страницы, но были не о том. Получались сплошняком чистые дали, хрустальные ручьи и прочая беллетристика в рюшах. Я смотрела на то, что выходит из-под моих рук, как на подкидышей. И чем дальше, тем меньше они мне нравились.
Коля ударил по античности. Все больше работал с Вергилием, целиком ушел в подготовку к экзаменам и в «Георгики», отчего Нина все больше мрачнела.
Мы привычно задерживали дыхание и читали про себя «Отче наш», упражняясь в смирении, когда слово брал Володарский. Но на этот раз кроме обычных своих трескучих виршей он прочитал одну штуку. Это был сонет. Герой рассматривал шкатулку и вспоминал то, что нельзя вернуть. Да и шкатулку по большому счету открывать нельзя – герой понимал, что в тот момент, когда он ее откроет, все вещи, которые лежат там, лишатся своего блеска, которым их наделила память. Поэтому герой не открывает шкатулку и ставит ее на дальнюю пыльную полку.
– Прямо кот Шредингера какой-то, – шепнул нам Коля.
– Ну ты чего, глухой? Это совсем другое, настоящее. – Я искренне захлопала. – Колька, обрати внимание: эта вещь абсолютно не похожа на все, что он пишет.
– Ну, в общем да. Интересно, что это его так вштырило?
Потом читали Нина и Володя.
Мы полностью переделали расписание – читали в начале занятий, потом разбирали стихи друг друга и расходились, Володарский оставался с Леночкой, и они готовили программу.
Мы уже собирались расходиться, как вдруг Володарский попросил нас задержаться. Он опять чуть не подпрыгивал от нетерпения:
– Дорогие мои, я хочу вам рассказать одну историю. Когда-то давно, когда вас еще не было на свете, большие поэты взяли за привычку выходить на улицу и читать стихи. Это было совершенно новое явление – поэты на площади, без посредников разговаривали со своими слушателями. Они собирались у памятника Маяковскому. И я уверен, что именно эти встречи со своими читателями, это публичное переосмысление жизни, стихов очень сильно повлияло на современную советскую литературу.
– А что это были за поэты? – спросила Леночка.
– О, это и сейчас известные поэты – Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина. Я помню, я тоже стоял в той толпе, и восхищался ими, и ловил каждое их слово. Это одно из самых ярких воспоминаний моей молодости. Я тоже когда-то был молод… – Он посмотрел в потолок.
– Ну хорошо, а к чему все это? – спросила я.
– Так вот. Я хотел вам предложить попробовать восстановить опыт предыдущего поколения. Давайте просто будем выходить на улицы и читать наши стихи.
Я присвистнула.
– Ну что за скепсис, Сашенька? Людям нравится поэзия, она нужна им. Я недавно видел, как на Арбате люди читали стихи, но у них были дурацкие стихи – по сравнению с нашими. Вы будете звездами улицы!
– Звездами улицы? – переспросил Коля.
– Ну, называйте, как хотите. В свое время тех поэтов тоже называли площадными. А мы будем уличными.
Нинка поежилась.
– Да, я знаю, что сложно сделать первый шаг и отказаться от стены, созданной светом рампы. Сложно не прятаться за образом. Но вы же поэты! Вы должны научиться доносить свои слова. Это вам не конкурс чтецов. Попробуйте! Или трусите?
– Чего сразу трусим-то, – сказал Коля. – Наверное, там какие-то разрешения на выступления нужно получать…
– Нет, нет, нет! Просто выйдем на Арбат и начнем читать.
– Может, попробуем? Все равно терять нечего – осталось три спектакля, чем дальше заниматься? – сказала я.
– Ну как чем – поступать…
– Ну, это само собой.
– Это так необычно… – вдруг раздался голос Тамары Михайловны. – А вдруг какие-то непредвиденные обстоятельства? А вдруг что-нибудь случится с Володей?
Тут Коля встал, поклонился, отсалютовал Тамаре Михайловне воображаемой шпагой:
– Я даю вам честное и благородное слово, что каждый час, который Володя будет на
