Первое поле - Александр Васильевич Зиновьев
– Как это твёрдая?
– А так, – ответил Толик (они уже пробирались сквозь кусты), – палуба всё время тряслась, вибрировала. А как на землю встал, так опа, земля! Настоящая твердь.
Там, где стояли ребята и, затаив дыхание, всматривались в панораму реки, правый её берег почти скрывался за горизонтом. Причём это было именно русло реки. Ребята только что услышали от капитана, когда были у него в рулевой рубке и разговорились про реки, что сибирские реки если в половодье и разливаются, то на неделю-две – от погоды зависит, затем вода сходит в русло, остаются только бочаги, да в озёрах воды прибавляется. Но всё одно не сравнить с европейскими реками, даже Волгой.
– Люди, конечно, селятся так, чтобы половодье не мешало жить, – рассказывал им капитан, – благо Сибирь необъятная, всем места хватает и ещё остаётся. Не просто много, и даже не слишком много… Хоть в тысячу раз или в сто тысяч раз помножь эти километры, всё равно цифра не обозначит сибирского простора. Но иногда так шандарахнет половодье, что купайся не хочу. В пятьдесят седьмом у нас и пристань вся под водой была, и базар. Наша улица – половина в воде, та, что под сопкой, а у меня вода до крыльца дошла. Говорили, метров на пять поднималась.
Анатолий и Матвей прошли сквозь кусты каких-то пять – десять метров и вдруг вышли как будто на волейбольную площадку. Настолько поляна перед ними была ровная, как будто её специально укатывали и ровняли, а на противоположной стороне поляны увидели магазин. Ребята обрадовались ему, подошли к дверям; у входа оставлен велосипед. Крылечко, по два окна слева и справа от него. Как в Подмосковье на верандах дач. Вправо от магазина уходила улица. Вернее, наезженная явно колёсами песчаная дорога. Что там дальше, ребята не всматривались, потому как поднялись по ступенькам и открыли выцветшую до тёмного сурика дверь. В магазине, ещё не успев что-то увидеть, Матвей тут же натолкнулся взглядом на как будто школьный ученический стол, который стоял слева от входа и почти преграждал дорогу. Над ним полки, и всё это – и стол, и полки – было уставлено книгами. Книги разного размера, цвета, ширины, и хотя и стояли тесно, но разделялись на повести, романы, стихи и сборники песен. Матвей так и застыл у этого собрания. Он брал книгу за книгой, читал название, имя и фамилию автора. Горький, Паустовский, Толстой, Макаренко. Всё это Матвей уже читал. Перебирая книжки, дошёл до полки сборников песен, удивился их количеству и разнообразию размеров – от карманных до вполне размером с книгу. Получалось так, что в Усть-Мае или совсем не поют и поэтому сборники лежат, или, наоборот, поют много и поэтому заказывают ещё книги. Под одним песенником «Русские народные песни» вдруг увидел то, что никогда не видел. Это книжка карманного размера, с обложкой серого цвета, посередине был чётко прорисован профиль Сталина. Ниже и название – «Песни о Сталине». Матвей поднял сборник. Под ним лежал ещё один – и тоже с песнями о Сталине, затем ещё один и ещё. Матвей в удивлении складывал их друг на друга и насчитал двенадцать книг. Он вспомнил, что слышал от старших о том, что о Сталине совсем недавно и много пели песен. Но чтобы их так было много! Матвей оглянулся: Анатолий стоял у прилавка. Хотел было его позвать, но раздумал и стал вспоминать сами песни и не вспомнил ни одной. Всплыла песня о Кубе и как её изучали вместе с учительницей по пению, ещё «На дороге чибис», который кричит, волнуется, ещё «Партия – наш рулевой». Матвей открыл одну из книжек и в конце книги пробежал по названиям песен. Коршун, орёл, вождь. Фамилии авторов совершенно не знакомые, кроме Соловьёва-Седого, Матусовского: «…Пусть звучит первомайская слава человеку в Московском Кремле, кем сильна и бессмертна держава, кто весну возродил на земле». Читал строчки песен Матвей и поражался: «Вот нам и «Подмосковные вечера». Кто бы мог подумать». Матвей положил Матусовского на стопку песенников и открыл совсем тонкую книжку и принялся читать: «Благодарственная Сталину». Хмыкнул про себя, надо же так – «благодарственная». Музыка: К. Массалитинов. Слова: А. Сальников. 1949 год.
От героев плодородных пашен
И от всех крестьян страны родной
Ты прими, отец, спасибо наше,
Ты прими, отец, поклон земной.
Ты согрел нас ласкою своею,
Ты сплотил нас в дружную семью,
Научил нас всех любить сердечно
Дорогую Родину свою.
Ты ведёшь нас к подвигам великим,
Ты нас учишь побеждать в борьбе,
Трудовой и ратной нашей славой
Мы, наш Вождь, обязаны тебе!
– Ёлы-палы, – шептал Матвей, – это же… – Матвей от волнения не знал, как оценить слова песни. «У Ломоносова оды и то как будто интереснее написаны». Открыл ещё одну, стал читать. Музыка: Д. Салиман-Владимиров. Слова: В. Гусев. Во как, снова «слова», не стихи.
Сегодня мы с песней веселой
Под знаменем красным войдем
В просторную новую школу,
В наш светлый и радостный дом.
Мы дети заводов и пашен,
И наша дорога ясна.
За детство счастливое наше
Спасибо, Родная Страна!
У карт и у досок мы станем,
Вбежим мы в сверкающий зал.
Мы учимся так, чтобы Сталин
«Отлично, ребята!» сказал.
Матвей открывал другие книги – и везде были непривычные, напористые «Величальная И.В. Сталину», «Всенародная любовь», «Да здравствует Сталин», «Два Сокола», «Достойные славы», «И не раз, и не два», «Идёт и поёт Ленинград», «Казачья песня о Сталине». Полистал ещё страницы и открыл «Два сокола», решив, что это и о Ленине. «Два Сокола», слова – снова слова – ух ты, Исаковского… Тридцать шестой год!
Музыка: В. Захарова. Так вот кто это про «соколов».
И стал читать стихи никогда им не слышанной песни:
На дубу зеленом,
Да над тем простором
Два сокола ясных
Вели разговоры.
А соколов этих
Люди все узнали:
Первый сокол – Ленин,
Второй сокол – Сталин.
А кругом летали
Соколята стаей…
Ой, как первый сокол
Со вторым прощался,
Он с предсмертным словом
К другу обращался:
«Сокол ты мой сизый,
Час пришел расстаться,
Все труды, заботы
На тебя ложатся».
А другой
