Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
– Не ссорьтесь, братья, в среднесрочной перспективе нам отсюда не убежать. Мы сами создали свою тюрьму. Господь поможет нам вырваться наружу, когда убедится, что мы приняли его волю, осознали свои ошибки, отринули жадность, похоть, ненависть, себялюбие.
– Эх, батюшка, непротивленец ты наш! – снисходительно улыбнулся Лялин. – Успех всегда – в действии. Все остальное – бессодержательная лирика.
– Правильно! – одобрил последнюю реплику Павел. – Батюшку с бульбашом, если послушать, выйдет, как у богатыря: «Направо пойдешь – песец. Налево пойдешь – песец. Прямо пойдешь – тоже песец». Они не въезжают, что в каждом отдельном случае, песцы эти – разного цвета и толщины.
Сравнение их незавидного положения с пушным полярным зверьком рассмешило всех, даже Владика, который тут же открыл рот в ожидании смешных историй про животных.
– Ладно, мужики! Отложим штурм на некоторое время, – вздохнул Юрий, стирая со столешницы запись о письменных принадлежностях. – Сегодня вы здорово устали, ложитесь спать. Завтра у нас – еще один «родительский» день. Полагаю, что премию мы таки получим, но… не в заявленном нами количестве. Главное, чтобы Нияза завтра не было. От этого психа с рваным пульсом можно ожидать чего угодно.
– Была б моя воля, эта вонючка висела б уже вооон на том крюке в позе ласточки, – кивнул Павел на торчащий из стены гак.
– Погоди малеха! – усмехнулся опер себе в усы, – «будет нам и белка, будет и свисток».
Тусклые спиральки лампочек два раза мигнули.
– Ну вот, – взглянул на них Бурак, прикрывая ладонью раздираемый зевотой рот. – Теперь и у нас – полночь, как в том Петропавловске-Камчатском.
И опять все дрыхли так крепко, будто своевременно заплатили все налоги. А Павел, выспавшийся на сутки вперед, снова бодрствовал. Устроившись удобно под лампой, он принялся вязать коврик для Русича. Крысак уселся рядом и неотрывно следил за руками хозяина. Что интересно, в эту ночь его собратья на шабаш не явились. То ли окончательно поняли, что поживиться у двуногих решительно нечем, то ли Злыдень и впрямь имел на них какое-то влияние.
Вскоре пасюк устал от монотонных движений Тетуха. Крысы – существа коллективные, социальные, им необходимо общение. К тому же, ночью у них – самый пик активности, а тут: вжик – воздушная петля, вжик – столбик с накидом… Тоска. Чтобы привлечь внимание Павла, Злыдень подпрыгнул на месте. Потом еще раз и еще. Тот – ноль внимания. Тогда зверек стал изгибаться и покусывать его за локоть. Мужчина отложил вязание в сторону.
– Что, малый, заскучал? Ну, давай поиграем.
Пасюк обнюхал руку Павла и вдруг куснул его за указательный палец. Основательно так, от всей души. Тетух вскрикнул. Хотел было прогнать зарвавшуюся скотину, но сжалился. «Сам виноват. Повязал на шею животному бант и успокоился. Питомцем нужно заниматься», – резонно рассудил он.
И стали они играть. Злыдень многократно взбирался к Паштету на плечо и спрыгивал оттуда ему на руки. Затем были догонялки: крысак бегал за рукой хозяина и, догнав, легонько ее покусывал. Потом он стал подпрыгивать вверх, пытаясь ухватить зубами хвостик оторванной от клубка ленточки. Павел поднимал ее все выше, и грызун вынужден был подолгу стоять на задних лапках. Убедившись, что стойка у него получается, мужчина усложнил задание. Теперь зверек должен был удерживать равновесие, стоя на бутылке с водой, сначала в горизонтальном положении, затем в вертикальном. После каждого удачно исполненного элемента Тетух, почесывал Злыдню щеки и спинку. Тот отвечал на ласку легким покусыванием. Вскоре Павел осознал, что общение с питомцем – увлекательное занятие, помогающее обрести душевное равновесие.
Как мало, оказывается, нужно человеку, чтобы почувствовать себя кому-то нужным! В местах заключения он был совершенно один. Практически ко всем на длительные свидания приезжали родственники. Сидельцы шли в зоновский «Хилтон», где их потчевали домашними пирогами и котлетами, отпаивали ароматным кофе и чаем. С ними до утра вели задушевные беседы и делились новостями. Их ждала жаркая любовь на скрипучих расшатанных кроватях и горькие слезы при расставании. Как же он им завидовал!
У кого не было родственников, те «клеили» заочниц. Некоторые умудрялись так охмурить одиноких теток, что они с ними расписывались и таскали потом на зону харчи, курево, собственные тела, не подозревая, что их «семейная» жизнь завершится одновременно с освобождением супруга. Этим разводилам Павел не завидовал, он их презирал, хотя и был согласен с главной заповедью афериста: «Лохов нужно лошить!».
Лично у него с бабами вообще не складывалось. Как будто кто сглазил. Пока он был на воле и при деньгах, отбоя от них не было. На место содержанки баллотировалось столько мамзелек – вдоль Каширки раком не переставить. А, как только он попадал за решетку и финансы пели романсы – ни одной не было рядом. Все четко по схеме: «Есть бабло – Иван Иваныч, нет бабла – горбатый хрен».
Лилька, последняя его зазноба, не стала исключением из этого правила. Вспоминать ее Пашке было неприятно, ведь если б он не поехал к ней в тот роковой вечер, лежал бы сейчас не на нарах в обнимку с крысаком, а на собственном сексодроме в объятьях какой-нибудь студенточки.
Убаюканный ласковыми поглаживаниями теплых человеческих рук, Злыдень затих. Он спал, положив морду на хвост, чем сильно напомнил Паштету Удава из мультика «38 попугаев». «Не всякий йог способен завернуться в такой рулет», – подумал он, глядя на питомца. Теплая волна умиления накатила на мужчину, и ему вдруг захотелось прижать зверька к груди и заплакать.
Чтобы не разбудить его, Павел отодвинулся к холодной стенке, подтянул колени к подбородку и, отгородившись от реальности, мысленно перенесся к свету. В другую жизнь, где люди нюхают цветы, едят разносолы, пьют коньяк, обнимают женщин, танцуют в ночных клубах, смотрят телевизор…
Тетух анализировал свою жизнь, пытаясь понять, когда он подпортил свою карму, где накосячил. Отчего в местах заключения он проводит гораздо больше времени, чем на воле. Почему не имеет друзей и с детства окружает себя предателями.
Сотканный из оттенков и противоречий, Паштет всю жизнь собирал себя в кучу, как большую мозаику. Никто им всерьез не занимался. Некому было. Ни отца, ни бабок с дедками, ни теток с дядьками. Мать была вечно занята на работе и озабочена устройством личной жизни. Он по пальцам мог пересчитать случаи, когда его гладили по голове, да и то посторонние люди: воспитательница в детском саду, соседка по коммуналке, родительница Чмырюка… С одной стороны, понятно – нежеланный ребенок, принесший своим рождением только проблемы и неудобства. Но он ведь на свет не просился! Маман накосорезила.
