Самые чужие люди во Вселенной - Эрик Пессан
Пятьдесят пять щелчков.
А вчера он несколько раз повторил пятьдесят шесть.
Я понял.
Похоже, он увидел, что я понял, потому что посторонился и дал мне пройти.
Он умеет считать.
Он считает дни.
Он не может уйти из квартала, потому что ждет, он должен сидеть на месте. Я взлетел в квартиру, перепрыгивая через ступеньки, сердце колотилось. Календарь с пожарными[11], который мои родители покупают из года в год, уже был втиснут в одну из коробок, ежедневника я нигде не нашел и тут вспомнил о телефоне. Плюс пятьдесят пять. Ровно тот день, когда снесут наш дом. А ровно через четыре дня, в понедельник, когда у мамы начнется отпуск, мы переедем.
Я сел, но сразу вскочил. Может, человек кого-то ждет? Или в эти пятьдесят пять дней что-то должно произойти? Что он будет делать после нашего отъезда? Мы перебираемся на другой край района, в другую квартиру, теперь уже на восьмом этаже. Мама довольна: квартира целиком отремонтирована и до трамвая ближе, когда утром на работу. Я всегда смогу сюда заехать, мы будем недалеко, пятнадцать минут пешком или две остановки на автобусе. Но как же он будет прятаться? Через неделю съедут последние жильцы, и начнется подготовка к сносу. Никто уже не сможет ни войти, ни выйти.
Я отправил эсэмэску Норберу, что кое-что выяснил о незнакомце.
Еще не успокоившись, стал ждать ответа. Минуту, другую минуту, и телефон завибрировал. Я взял его — Том. Пишет, что вчера была пляжная вечеринка с офигенной музыкой. В ярости я удалил сообщение. Зря, Том не виноват, если он развлекается и классно проводит каникулы в классном месте с классными родителями.
Сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.
Как поступил бы Том, если бы ему пришлось прятать беглеца?
Ответ был настолько прост, что я разозлился: он попросил бы помощи у родителей.
Норбер не ответил.
Так я просидел весь день один на один со своим открытием, помогая папе выгребать все из шкафов и по мере надобности выносить мешки на помойку.
Утром Норбер и я спускаемся проведать незнакомца. Сегодня пятница. Вчера вечером брат все-таки меня выслушал. Понял, что я говорю серьезно, и задумался. Сейчас мы устроим проверку. Посмотрим, правильно ли я истолковал щелчки или это просто случайность, несмешная шутка.
Мы протянули человеку хлеб. Мама вынула всю еду из шкафчиков, украсть нечего. Потом мы с Норбером дойдем до магазина и купим молока и печенья. Еще я взял с собой трусы и футболку. Увидев нас, человек встает. Я показываю на брата, беру незнакомца за руки и кладу их себе на плечи. Я горячо надеюсь, что он поймет; если он промолчит, это будет катастрофа, я останусь один на один со своими догадками, а брат надо мной посмеется. Незнакомец смотрит на нас по очереди и начинает стрекотать. Вроде бы не так быстро, как раньше.
Пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре. Стоп.
Я выдыхаю.
«Черт, — произносит Норбер, — ты прав, он считает дни. Чего-то дожидается».
Ну вот, теперь мы знаем. Переезд через три дня, но еще полтора месяца нам предстоит скрывать человека.
3
Не сговариваясь, мы расселись вокруг стола в конференц-зале так же, как на прошлой неделе. Писатель поприветствовал всех по очереди. Нас снова девятеро, но не все прежние. Нет старика Ясира из нашей башни, зато входит новенькая, женщина по имени Люс, и спрашивает, можно ли присоединиться, если первую встречу она проворонила. Писатель повторяет, что приходить может кто угодно и когда ему или ей вздумается. Ясир предупредил, что его не будет: на неделе он переехал в общежитие и больше не вернется.
По комнате прокатывается волна грусти. Это больной вопрос. Хоть мы и не были знакомы, хоть я и пропустил первые чтения, что-то нас все-таки связывает. Если бы не снос, Ясир еще жил бы у себя дома. Будет ли ему хорошо в общежитии? Понятия не имею. Своих бабушек и дедушек я едва знал, и мне трудно сказать, что радует стариков. Люс нарушает тишину: я самая возрастная в группе, говорит она. Писатель ей улыбается. И первый раз участвую в литературной студии. Он отвечает, что начать никогда не поздно.
Писатель достает из сумки книгу и спрашивает, читал ли кто-нибудь из нас Жоржа Перека. Все молчат. Тогда он быстро объясняет, что это французский писатель, который умер довольно молодым в 1982 году. Автор в том числе вот этой книги: «Жизнь способ употребления», в ней рассказывается о жильцах дома номер 11 по улице Симона Крюбелье в Париже. Разумеется, такой улицы не существует, улыбается писатель, как и персонажей романа. Это очень толстый роман, более шестисот страниц, и на его создание ушел десяток лет. Его можно читать от начала до конца, а можно кусками, следуя за тем или другим жильцом. Устроен роман сложно, но читать его легко. В доказательство писатель зачитывает маленький отрывок, а именно 28-ю главу, где автор говорит о жизни и смерти зданий. Я записал несколько фраз. Кому при взгляде на какой-нибудь парижский дом не приходила в голову мысль о том, что он неуязвим? И еще одну, о лихорадочной силе, которая заставляла воздвигать здания там, где были поля, а теперь их неумолимо разрушает.
Закончив читать, писатель предлагает нам написать что-нибудь связанное с кварталом. Перед этим он цитирует прекрасный эпиграф к роману Перека из Жюля Верна: «Смотри во все глаза, смотри» — и, естественно, я сразу вспоминаю о беглеце в нашей кладовке и обо всех глазах, которые его высматривают и хотят выгнать из укрытия.
Думаю, о чем бы написать. Напротив женщина, захватившая в прошлый раз слово и внимание всей группы, сидит и молчит. Спокойна и сосредоточенна. Наблюдаю за ней и говорю себе, что и об этой женщине ничего не знаю. Неделю назад
