Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Вставай! – сказал он Лиат, взяв ее под мышки. – Пойдем!
– Куда? – испугалась инстинктивно сжавшаяся девушка.
Он не ответил, а поднял ее на руки и понес на свою постель. Она отчаянно забилась в его отнюдь не любовных объятиях и умоляла отпустить ее.
– Не этого ли ты хотела? – сухо обронил парень, бросая ее на кровать и задирая ей юбку.
– Не так! Не так! – вопила в ужасе Лиат, и, предчувствуя насилие, изворачивалась на постели.
– Я сам знаю как! – крикнул Шахар, налегая на нее.
– Пожалуйста, Шахар, не поступай со мною так! – взмолилась она. – Если ты хочешь меня, то давай нормально займемся любовью!
Она была такая жалкая и беспомощная, что молодой человек немного остыл. Он посмотрел на ее подростковое тело, на ее тесно сжавшиеся бедра, на слезы в уголках ее воспаленных глаз, и понял, что все, что они отныне смогут дать друг другу, это технический секс.
– Прости, Лиат, сейчас у меня нет терпения для занятий любовью, – признался он. – Так что, я не настаиваю. – Увидев, что она продолжала лежать неподвижно, добавил: – Разденься, если тебе так удобней. Но не требуй от меня того, что я не могу тебе дать.
Он даже не предохранялся на сей раз. Ему было не до предосторожностей. Просто стащил с нее трусы, раздвинул ей ноги и вошел в нее.
За весь половой акт она не издала ни звука, только слезы ее тихо и неиссякаемо катились по вискам на подушку. А он все время думал о Галь, представлял, что той пришлось пережить во время группового изнасилования. Если сейчас он, мягко говоря, не доставлял Лиат удовольствия, то те ублюдки должны были превзойти его тысячекратно. Бедная Галь! Бедная Лиат! И он тоже – бедный! Совсем потерял рассудок на нервной почве. Все, все они трое были в одной неразрывной связке…
…Лиат до сих пор не могла забыть о том немыслимом унижении, – как будто она и без того мало унижалась перед тем, кто сейчас спал рядом с ней мертвым сном, – о той душевной и физической боли, что ей пришлось тогда вытерпеть. Тот случай был совсем другим, нежели все предыдущие. Да, она согласилась на половой акт. Шахара нельзя было упрекнуть в насилии как таковом. Однако с того самого момента она окончательно перестала быть в его глазах женщиной, и даже шлюхой, как ее громко обзывали. Она превратилась в объект, да и только. В объект, которому не полагалось ни удовольствий от близости с мужчиной, ни простого человеческого отношения.
Шахар взял себе за правило пользоваться ею всякий раз, когда его напряжение становилось слишком велико. Сегодня ночью он точно также взял ее перед тем, как провалиться в свой каменный сон, по их ставшим обычным сценарию: "раздвигай ноги!". Ему было все равно, что она до сих пор не спит, хотя время давно близилось к утру. Ему были безразличны все ее страдания. Впрочем, она привыкла и не сопротивлялась. Только лишь эта последняя стадия падения, эта полная потеря собственного достоинства сохраняла видимость их отношений. Она цеплялась за парня изо всех своих слабых сил, так же, как в свое время цеплялась за него Галь. Ей не хватало лишь ревнивой лучшей подруги и какого-нибудь выгодного предложения для полного сходства. "Ты последуешь за мной"… Когда Галь вопила ей эти слова, она была не в себе. Наверно, именно поэтому они оказались пророческими…
…На самом деле у девушки были веские причины терпеть такое обращение с собой, ибо она уже некоторое время догадывалась о своей беременности. Легкие тошноты и головокружение начались еще до задержки. Она побледнела, осунулась. Бывало, что кусок не лез ей в горло целыми днями. Вместе с тем, она боялась заикнуться Шахару о своем состоянии. Ей нужно было быть абсолютно уверенной, чтоб преподнести "счастливому папаше" столь ошеломляющую новость. Ах, пусть бы ее предчувствия вскоре подтвердились! Вот тогда она и расквитается со всеми, сполна возместит свой ущерб. Пусть Шахар попробует не признать их ребенка! Пусть только посмеет заговорить с ней об аборте, от которого она, конечно, категорически откажется! Тогда в руках у нее всю жизнь будет козырь, которым она всегда покроет любые карты своего извечного друга-противника и его несносных родителей. Никто, никто в этой снобской семейке больше никогда в жизни не сумеет ее прогнать, ибо она чудовищно себя застрахует.
Но только ей было известно, чего ей стоили эти бесконечные дни ожидания! Начать с того, что на свой день рождения Шахар получил удручающий подарок: оценку вступительного экзамена. В тот день повторилось то же, что некогда с пресловутым эссе. Юноша не добрал тридцать баллов для поступления, и пришел в неистовство. Напрасно Орит Села пыталась его обнадежить, что еще не все было потеряно, так как к этой оценке приложится аттестат зрелости. Но какое там! Шахар прекрасно знал, чего стоили теперь его учеба и подготовка к экзаменам. Он то сидел, закрыв лицо руками, то резко вставал и ходил по комнате, с упреком устремляя взгляд туда, где раньше стояла пляжная фотография Галь, то ругался и повторял, что для него все было кончено. Вступительный экзамен он завалил, эссе – тоже, и та же участь, видимо, постигнет и его аттестат зрелости.
Когда Лиат робко предложила забыть об этой неудаче и просто отметить его день рождения, то мгновенье спустя подумала, что он ее прикончит – таким озверелым был его вид и такой яростной брань. Мамаша Села стояла рядом не встревая, окатывая девушку ледяным взглядом. Та решила, что лучше ей и вправду убраться. Уходя, она услышала как Орит спросила своего сына:
– Сколько еще ты намерен приводить ее в дом, как девицу по сопровождению? Не стыдно ли тебе? Ты – мужчина, у тебя будут еще десятки красивых, достойных девушек.
– Мне не нужно десятков, мама, а лишь одну! – надрывно отозвался Шахар.
– Сын, я сделала бы все возможное, чтобы вернуть ее тебе, но ты сам знаешь, где она сейчас находится, – ответила Орит Села. – Мы и так уже сделали для нее все, что смогли: помогли ей туда попасть. Только это не значит, что ты должен все время держаться за эту… крысу! Ведь с ней тебе еще трудней, чем одному! Брось ее, или я сама поговорю с ней и заставлю ее оставить тебя в покое!
Этот короткий диалог оказался для Лиат сокрушительным ударом. Ее ненавидели в этом доме, и, даже не скрываясь, давали понять, как здесь искренне переживают за Галь. На глазах у нее сразу выступили слезы, и она машинально приложила ладонь к низу живота, чтоб почувствовать там начало новой жизни, в которой был
